- Будьте мужественны, матушка! Идем, идем скорей, мы здесь больше не у себя.
Слова замерли, шаги удалились.
Граф выпрямился, вцепившись руками в штофную занавесь; он старался подавить самое отчаянное рыдание, когда-либо вырывавшееся из груди отца, которого одновременно покинули жена и сын...
Вскоре он услышал, как хлопнула дверца фиакра, затем крикнул кучер, задрожали стекла от грохота тяжелого экипажа; тогда он бросился к себе в спальню, чтобы еще раз взглянуть на все, что он любил в этом мире; но фиакр уехал, и ни Мерседес, ни Альбер не выглянули из его окошка, чтобы послать опустелому дому, покидаемому отцу и мужу последний взгляд проща- ния и сожаления.
И вот, в ту самую минуту, когда кола экипажа застучали по камням мостовой, раздался выстрел, и темный дымок вырвался из окна спальни, разлетевшегося от сотрясения.
XVI. ВАЛЕНТИНА
Читатели, конечно, догадываются, куда спешил Моррель и с кем у него было значено свидание.
Расставшись с Монте-Кристо, он медленно шел по направлению к дому Вильфора.
Мы сказали - медленно: дело в том, что у Морреля было еще более полу- часа времени, а пройти ему надо было шагов пятьсот; но хоть у него и бы- ло времени более чем достаточно, он все же поспешил расстаться с Мон- те-Кристо, потому что ему не терпелось остаться наедине со своими мысля- ми.
Он твердо помнил назначенный ему час: тот самый, когда Валентина кор- мила завтраком Нуартье и потому могла быть уверена, чтникто не потре- вожит ее при исполнении этого благочестивого долга. Нуартье и Валентина разшили ему посещать их два раза в неделю, и он собирался воспользо- вься своим правом.
Когда Моррель вошел, поджидавшая его Валентина схватила его за руку и подвела к своему деду. Она была бледна и сильно взволнована.
Ее волнение было вызвано скандалом в Опере: все уже знали (свет всег- да все знает) о ссоре между Альбером и Монте-Кристо. В доме Вильфоров никто не сомневался в том, что неизбежным последствием случившегося бу- дет дуэль: Валентина женским чутьем поняла, что Моррель будет секундан- том Монте-Кристо, зная храбрость Максимилиана, его глубокую привязан- ность к графу, боялась, что он не ограничится пассивной ролью свидетеля.
Поэтому легко понять, с каким нетерпением спрашивала она о подробнос- тях и выслушивала ответы, и Моррель прочел в глазах своей возлюблной бесконечную радость, когда она услышала о неожиданно счастливом исходе дуэли.
- А теперь, - сказала Валентина, делая знак Моррелю сесть рядом со стариком и сама усаживаясь на скамеечку, на которой покоились его ноги, - мы можем поговорить и о собственных делах. Вы ведь знаете, Максимили- ан, что дедушка одно время хотел уехать из дома господина де Вильфор и поселиться отдельно.
- Да, конечно, - сказал Максимилиан, - я помню этот план, я весьма одобрял его.
- Так я могу вас обрадовать, Максимилиан, - сказала Валентина, - по- тому что дедушка опять вернулся к этой мысли.
- Отлично! - воскликнул Максимилиан.
- А знаете, - продолжала Валентина, - почему дедушка хочет покинуть этот дом?
Нуартье многозначительно посмотрел на внучку, взглядом приказывая ей замолчать; но Валентина не смотрела на него: ее взоры ее улыбка при- надлежали Моррелю.
- Чем бы ни объяснялось желание господина Нуартье, я присоединяюсь к нему, - воскликнул Моррель.
- Я тоже, от всей души, - сказала Валентина. - Он утверждает, что воздух предместья Сент-Оноре вреден для моего здоровья.
- А вы аете, Валентина, - сказал Моррель, - я нахожу, что господин Нуартье совершенно прав; вот уже недели две, как вы, по-моему, не совсем здоровы.
- Да, я нехорошо себя чувствую, - отвечала Валентина, - поэтому де- душка решил сам полечить меня; он все знает, и я вполне ому доверяю.
- Но, значит, вы в самом деле больны? - быстро спросил Моррель.
- Это не болезнь. Мне просто не по себе, вот и все; я потеряла аппе- тит, и у меня такое ощущение, будто мой организм борется с чем-то.
Нуартье не пропускал ни одного слова Валтины.
- А чем вы лечитесь от этой неведомой болезни?
- Просто я каждое утро пью по чайной ложке того лекарства, которое принимает дедушка; я хочу сказать, что я начала с одной ложки, а теперь пью по четыре. Додушка уверяет, что это средство от всех болезней.
Валентина улыбнулась; но ее улыбка была грустной и страдальческой.
Максимилиан, опьяненный любовью, молча смотрел на нее; она была очень хороша собой, но ее бледность стала какой-то пзрачной, глаза блестели сильнее обыкновенного, а руки, обычно белые, как перламутр, казались вы- лепленными из воска, слегка пожелтевшего от времени.
С Валентины Максимилиан перевел взгляд на Нуартье; тот смотрел своим загадочным, вдумчивым взглядона внучку, поглощенную своей любовью; но и он, как Моррель, видел эти признаки затаенного страдания, настолько, впрочем, неуловимые, что никто их не замечал, кроме деда и возлюбленно- го.
- Но ведь это лекарство прописано господину Нуартье? - спросил Мор- рель.
- Да, оно очень горькое на вкус, - отвечала Валентина, - такое горькое, что после него я во всем, что пью, чувствую горечь.
Нуартье вопросительно взглянул на внучку.
- Правда, дедушк - сказала Валентина, - только что, идя к вам, я выпила сахарной воды и даже не могла допить стакана, до того мне пока- лось горько.
Нуартье побледнел и показал, что он хочет что-то сказать.
Валентина встала, чтобы принести словарь.
Нуартье с явной тревогой следил за ней глазами.
Кровь прилила к лицу девушки, и щеки ее покраснели.
- Как странно, - весело воскликнула она, - у меня закружилась голова! Неужели от солнца?
И она схватилась за край стола.
- Да ведь нет никакого солнца, - казал Моррель, которого сильнее обеспокоило выражение лица Нуартье, чем недомогание Валентины.
Он подбежал к ней. Валентина улыбнулась.
- Успокойся, дедушка, - сказала она Нуартье, - успокойтесь, Максими- лиан. Ничего, всеже прошло; но слушайте, кажется, кто-то въехал во двор?
Она открыла дверь, подбежала к окну в коридоре и сейчас же вернулась.
- Да, - сказала она, - приехала госпожа Данглар с дочерью. Прощайте, я убегу, иначе за мной придут сюда; вернее, до свидания; посидите с де- душкой, Макмилиан, я обещаю вам не удерживать их.
Моррель проводил ее глазами, видел, как за ней закрылась дверь, и слышал, как она стала подниматься по маленькой лестнице, которая вела в мнату г-жи де Вильфор и в ее собственную.
Как только она ушла, Нуартье сделал знак Моррелю взять словарь.
Моррель исполнил его желание; он под руководством Валентины быстро научился понимать старика.
Однако, так как приходилось всякий раз перебирать алфавит и отыски- вать в словаре каждое слово, прошло целых десять минут, пока мысль ста- рика выразилась в следующих словах:
"Достаньте стакан с водой и графин из комнаты Валентины".
Моррель немедленно позвонил лакею, заменившему Барруа, и от имени Ну- артье передал ему это приказание.
Через минуту лакей вернулся.
Графин и стакан были совершенно пусты.
Нуартье показал, что желает что-то сказать.
- Почему графин и стакан пусты? - спросил он. - Ведь Валентина сказа- ла, что не допила стакана.
Передача этой мысли словами потребовала новых пяти минут.
- Не знаю, - ответил лакей, - но в комнату мадемуазель Валентины прошла горничная; может быть, это она выплеснула.
- Спросите у нее об этом, - сказал Моррель, по взгляду поняв мысль Нуартье.
Лакей вышел и тотчас же вернулся.
- Мадемуазель Валентина заходила сейчас в свою комнату, - сказал он, - и допила все, что осталось в стакане; а из графина все вылил господин Эдуард, чтобы устроить пруд для своих уток.
Нуартье поднял глаза к небу, словно игрок, поставивший на карту все свое состояние.
Затем глаза старика обратились к двери и уже не отрывались от нее.
Валентина не ошиблась, говоря, что приехала г-жа Данглар с дочерью; их провели в комнату г-жи Вильфор, которая сказала, что примет их у себя; вот почему Валентина и прошла через свою комнату; эта комната была в одном этаже с комнатой мачехи, и их разделяла только комната Эдуарда.
Гостьи вошли в будуар с несколько официальным видом, очевидно, гото- вясь сообщить важную новость.
Люди одного круга легко улавливают всякие оттенки в обращении. Г-жа де Вильфор в ответ на торжественность обеих дам также приняла торжест- венный вид.
В у минуту вошла Валентина, и приветствия возобновились.
- Дорогой дг, - сказала баронесса, меж тем как девушки взялись за руки, - я приехала к вам вместе с Эжени, чтобы первой сообщить вам о предстоящей в ближайшем будущем свадьбе моей дочери с князем Кавалькан- ти.
Данглар настаивал на титуле князя. Банкир-демоат находил, что это звучит лучше, чем граф.
- В таком случае разрешите вас искренно пдравить, - ответила г-жа де Вильфор. - Я нахожу, что князь Кавальканти - молодой человек, полный редких достоинств.
- Если говорить по-дружески, - сказала, улыбаясь, баронесса, - то я скажу, что князь еще не тот человек, кем обещает стать впоследствии. В нем еще много тех странностей, по которым мы, французы, с первого взгля- да узнаем итальянского или немецкого аристократа. Все же у него, по-ви- димому, доброе сердце, тонкий ум, а что касается практической стороны, то господин Данглар утверждает, что состояние уего грандиозное; он так и выразился.
- А кроме того, - сказала Эже, перелистывая альбом г-жи де Вильфор, - прибавьте, сударыня, что вы питаете к этому молодому человеку особую благосклонность.
- Мне незачем спрашивать вас, - заметила г-жа де Вильфор, - разделяе- те ли вы эту благосклонность?
- Ни в малейшей степени, сударыня, - отвечала Эжени с обычной своей самоуверенностью. - Я не чувствую никакой склонности связывать себя хо- зяйственными заботами или исполнением мужских прихотей, кто бы этот муж- чина ни был. Мое призвание быть артисткой и, следовательно, свободно распоряжаться своим сердцем, своей особой и своими мыслями.