- Отлично, - ответил Данглар, прослушавший эту тираду с невозмутимым хладнокровм, но ни слова в ней не понявший, так как был занят собственными мыслями и старался найти им отклик в мыслях своего собесед- ника.
- Итак, мы более или менее разрешили второй вопрос, - сказала Эжени, нимало не смущаясь и с той почти мужской самоуверенностью, которая отли- чала ее речь и движения, - мне кажется, вы вполне удовлетворены моим объяснением. Теперь вернемся к первому вопросу. Вы спрашиваете меня, для че я просила у вас аудиенции; я вам отвечу в двух словах: я не желаю выходить замуж за графа Андреа Кавальканти.
Данглар подскочил на своемресле.
- Да, сударь, - все так же спокойно продолжала Эжени. - Я вижу, вы изумлены? Правда, за все время, что идут разговоры об этом браке, я не противоречила ни словом, я была, как всегда, убеждена, что в нужную ми- нуту сумею открыто и рительно воспротивиться воле людей, не спросивших моего согласия. Однако на этот раз мое спокойствие, моя пассивность, как говорят философы, имела другой источник; как лющая и послушная дочь... (легкая улыбка мелькнула на румяных губах девушки), я старалась подчи- ниться вашему желанию.
- И что же? - спросил Данглар.
- А то, сударь, - отвечала Эжени, - я старалась изо всех сил, но те- перь, когда настало время, я чувствую, что, несмотря на все мои усилия, я не в состоянии быть послушной.
- Однако, - сказал Данглар, который, как человек недалекий, был со- вершенно ошеломлен неумолимой ликой дочери и ее хладнокровием - свиде- тельством твердой воли и дальвидного ума, - в чем причина твоего отка- за, Эжени?
- Причина? - отвечала Эжени. - Бог мой! Андреа Кавальканти не безоб- разнее, не глупее и не противнее всякого другого. В глазах людей, кото- рые судят о мужчине по его лицу и фигуре, он може даже сойти за до- вольно привлекательный образец; я даже не скажучто оп меньше мил моему сердцу, чем любой другой, - так могла бы рассуждать институтка, но я вы- ше этого. Я никого не люблю, сударь, вам это известно? И я не вижу, за- чем мне, без крайней обходимости стеснять себя спутником на всю жизнь. Разве не сказал один мудрец: "Ничего лишнего"; а другой: "Все мое несу с собой"? Меня даже выучили этим двум афоризмам по-латыни и по-гречески; один из них принадлежит, если не ошибаюсь, Федру, а другой Бианту. Так вот, дорогой отец, в жизненном крушении, - ибо жизнь, это вечное круше- ние наших надежд, - я просто выбрасываю за борт ненужный балласт, вот и все. Я оставляю за собой право остаться в одиночестве и, следовательно, сохранить свою свободу.
- Несчастная! - пробормотал Данглар, бледнея, ибо он знал по опытукак непреодолимо то препятствие, которое неожиданно встало на его пути.
- Несчастная? - возразила Эжени. - Вот уж нисколько! Ваше восклица- ние, сударь, кажется мне театральныи напыщенным. Напротив, счастливая. Скажите, чего мне недостает? Люди находят меня красивой, а это уже кое-что: это обеспечивает мне повсюду благосклонный прием. А я люблю, когда меня хорошо принимают, - приветливые лица не так уродливы. Я не глупа, одарена известной восприимчистью, благодаря чему я извлекаю для себя из жизни все, что мне нравится, как делает обезьяна, когда она разгрызает орех и вимает ядро. Я богата, ибо вы обладаете одним из са- мых крупных состояний во Франции, а я ваша единственная дочь, и вы не столь упрямы, как театральные отцы, которые лишают дочерей наследства за то, что те не желт подарить им внучат. К тому же предусмотрительный закон отнял у вас право лишить меня наследства, по крайней мере пол- ностью, так же как он отнял у вас право принудить меня выйти замуж. Та- ким образом, красивая, умна блещущая талантами, как выражаются в коми- ческих операх, и богатая! Да ведь это счастье, сударь! А вы называете меня несчастной.
Видя дерзкую, высокомерную улыбку дочери, Данглар не сдержался и по- высил голос. Но под вопросительным взглядом Эжени, удивленно нахмурившей красивые черные брови, он благоразумно отвернулся и тотчас же овладел собой, укронный железной рукой осторожности.
- Все это верно, - улыбаясь, ответил он, - ты именно такая, какой се- бя изображаешь, дочь моя, за исключением одного пункта: я не хочу прямо назвать его; я предпочитаю, чтобы ты сама догадалась.
Эжени взглянула на Данглара, немало удивленная, что у н оспаривают право на одну из жемчужин венца, который она так гордо возложила на свою голову.
- Ты превосходно объяснила мне, - продолжал банкир, - какие чувства вынуждают такую дочь, как ты, отказаться от замужества. Теперь моя оче- редь сказать тебе, какие побуждения заставили такого отца, как я, нас- таивать на твоем замужесе.
Эжени поклонилась, не как покорная дочь, которая слушает своего отца, но как противник, который готов возражать.
- Когда отец предлагает своей дочери выйти замуж, - продолжал Данг- лар, - у него всегда имеется какое-нибудь основание желать этого брака. Одни обуреваемы той навязчивой мыслью, о которой ты только что говорила, - то есть хотят продолжать жить в своих внуках. Скажу сразу, что этой слабостью я не страдаю; к семейным радостям я довольно равнодушен. Я мо- гу в этом сознаться дочери, которая достаточно философски смотрит на ве- щи, чтобы понять это равнодушие и не считать его преуплением.
- Прекрасно, - сказала Эжени, - будем говорить откровенно, так гораз- до лучше.
- Ты сама видишь, - сказал Данглар, - что, не разделяя в целом твоего пристрастия к излишней откровенности, я всее прибегаю к ней, когда этого требуют обстоятельства. Итак, я продолжаю. Я предложил тебе мужа не ради твоего счастья, потому что, по совести говоря, я меньше всего думал в ту минуту о тебе. Ты любишь откровенность, - надеюсь, это доста- точно откровенно. Просто мне было необходимо, чтобы ты как можно скорее вышла замуж за этого человека вду некоторых коммерческих соображений.
Эжени подняла брови.
- Дело обстоит именно так, как я имею честь тебе докладывать; не прогневайся, ты сама виновата. Поверь, я вовсе не по своей охоте вдаюсь в эти финансовые расчеты в разговоре с такой артистической натуро ко- торая боится войти в кабинет банкира, чтобы не набраться неприятных и непоэтических впечатлений.
- Но в этом кабинете банкира, - продолжал он, - в который позавчера ты, однако, вошла, чтобы получить от меня тысячу франков, которую я еже- месячно даю тебе на булавки, - да будет тебе это известно, моя дорогая, можно научиться многому, что пригодилось бы даже молодым особам, не же- лающим выходить замуж. Например, там можно узнать - и, щадя твои чувствитьные нервы, я охотно скажу тебе это здесь, в гостиной, - что для баира кредит - что душа для тела: кредит поддерживает его, как ды- хание оживляет тело, и граф Монте-Кристо прочел мне однажды на этот счет лекц, которую я никогда не забуду. Там можно узнать, что, по мере того как исчезает кредит, тело банкира превращается в труп, и в очень непро- должительном будущем это произойдет с тем банкиром, который имеет честь быть отцом столь логично рассуждающей дочери.
Но Эжени, вместо того чтобы согнуться под ударом, гордо выпрямилась.
- Вы разорились! - сказала она.
- Ты очень точно выразилась, дочь моя, - сказал Данглар, сжимая кула- ки, но все же сохраняя на своем грубом лице улыбку бессердечного, но неглупого человека. - Да, я разорен.
- Вот как! - сказала Эжени.
- Да, разорен! Итак, поведана убийственная тайна, как сказал поэт. А теперь выслушай, дочь моя, каким образом ты можешь помочь этой беде - не ради меня, но ради себя самой.
- Вы плохой психолог, сударь, - воскликнула Эжени, - если воображае- те, что эта катастрофа очень огорчает меня.
Я разорена? Да не все ли мне равно? Разве у меня не остался мой та- лант? Разве я не могу, подобно Пасте, Малибран или Гризи, обеспечить се- бе то, чего вы, при всем вашем богатстве, никогда не могли бы мне дать: сто или сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода, которыми я буду обя- зана только себе? И вместо того чтобы получать их, как я получала от вас эти жалкие двенадцать тысяч франков, вынося хмурые взгляды и упреки в расточительности, я буду получать эти деньги, осыпанная цветами, под восторженные крики и рукоплескания. И даже не будь у меня моего таланта, в который вы, судя по вашей улыбке, не верите, разве мне не остается моя страсть к независимости, которая мне дороже всех сокровищ мира, дороже самой жизни?
Нет, я не огорчена за себя, я всегда сумею устроить свою судьбу; у меня всегда останутся мои книги, мои карандаши, мой рояль, все это стоит недорого, и это я всегда сумею приобрести. Быть может, вы думаете, что я огорчена за госпожу Данглар; но и этого нет; если я не заблуждаюсь, она приняла все меры предосторожности, и грозящая вам катастрофа ее не заде- нет; я надеюсь, что она в полной безопасности, - во всяком случае не за- боты обо мне мешали ей упрочить свое состояние, слава богу, под предло- гом того, что я люблю свободу, она не вмешивалась в мою жизнь.
Нет, сударь, с самого детства я видела все, что делалось вокруг меня; я все слишком хорошо понимала, и ваше банкротство производит на меня не больше впечатления, чем оно заслуживает; с тех пор как я себя помню, ме- ня никто не любил, тем хуже! Естественно, что и я никого не люблю; тем лучше! Теперь вы знаете мой образ мыслей.