- Не хотите ли к семи франкам прибавить еще двадцать?
- С удольствием, двадцатью франками не брезгают. А что нужно сде- лать?
- Вещь нетрудная, если только ваша лошадь не устала.
- Я же вам говорю, что она полетит, как ветер; скажите только, в ка- кую сторону ехать.
- В сторону Лувра.
- А, знаю, где наливку делают.
Вот именно, требуется попросту нагнать одного моего приятеля, с ко- торым условился завтра поохотиться в Шапель-ап-Серваль. Он должен был ждать "меня здесь в своем кабриоле до половины двенадцатого; сейчас - полночь; ему, должно быть, надоело ждать, и он уехал один.
- Наверно.
- Ну, так вот, хотите попробовать его нагнать?
- Извольте.
- Если мы его не нагоним до Бурже, вполучите двадцать франков; а если не нагоним до Лувра - тридцать.
- А если нагоним?
- Сорок, - сказал Андреа, который одну секунду колебался, но решил, что, обещая, он нем не рискует.
- Идет! - сказал кучер. - Садитесь!
Андреа сел виакр, который быстро пересек предместье Сен-Дени, прое- хал предместье Сен-Мартен, миновал заставу и въехал в бесконечную Лаиллет.
Нелегко было нагнать этого мифического приятеля; все же время от вре- мени у запоздалых прохожих и в еще не закрытых трактирах Кавальканти справлялся о зеленом кабриолете и пегой лошади, а так как по дороге в Нидерланды проезжает немало кабриолетов и из десяти кабриолетов девять зеленых, то справки сыпались на каждом шагу.
Все видели этот кабриолет он был не больше, как в пятистах, двухстах или ста шагах впереди, но когда его наконец, нагоняли, оказывалось, что это не тот.
Один раз их самих обогнали, это была каре га, уносимая вскачь парой почтовых лошадей.
"Вот бы мне эту рету, - подумал Кавальканти, - пару добрых коней, а главное - подорожную!"
И он глубоко вздохнул.
Это была та самая карета, которая увозила мадемуазель Данглар и маде- муазель д'Армильи.
- Живей, живей! - сказал Андреа. - Тепе уже мы, должно быть, скоро его нагоним.
И бедная лошадь снова пустилась бешеной рысью, ко торой она бежала от самой заставы, и, вся в мыле, домчалась до Лувра.
- Я вижу, - сказал Андреа, - что не нагоню приятеля и только заморю вашу лошадь. Поэтому лучше мне остановиться. Вот вам ваши тридцать фран- ков, а я переночую в ыжем коне" и займу место в первой свободной поч- товой карете Доброй ночи, друг.
И Андреа, сунув в руку кучера шесть монет по пять франков, легко спрыгнул на мостовую.
Кучер весело спрятал деньги в карман и шагом направился к Парижу. Андреа сделал вид, будто идет в гостиницу "Рыжий конь"; он постоял у дверей, прислушиваясь к замирающему стуку колес, и, двинувшись дальше, гимнастическим шагом прошел два лье.
Тут он отдохнул, он находился, по-видимому, совсем близко от Ша- пель-ан-Серваль, куда, по его словам, он и направлялся.
Не усталость принудила Анда Кавальканти остановиться, а необходи- мость принять какое-нибудь решение и составить план действий.
Сесть в дилижанс было невозможно, нанять почтовых также невозможно Чтобы путешествовать тем или другим способом, необходим паспорт.
Оставаться в департаменте Уазы, то есть в одном из наиболее видных и наиболее охраняемых департаментов Франции, было опять-таки невозможно, особенно для человека, искушенного, как Андреа, по уголовной части.
Андреа сел на край канавы, опустил голову на руки и задумался.
Десять минут спустя он поднял голову; решение было принято.
Он испачкал пылью пальто, которое он успел снять с вешалки в передней и надеть поверх фрака, и, дойдя до Шапель-ан-Серваль, уверенно постучал в дверь единственной местной гостиницы.
Хозяин отворил ему.
- Друг мой, - сказал Андреа, - я ехал верхом из Морфонтена в Санлис, но моя лошадь с норовом, она заартачилась и сбросила меня. Мне необходи- мо прибыть сегодня же ночью в Компьень, иначе моя семья будет очень бес- покоиться, найдется ли у вас лошадь?
У всякого трактирщика всегда найдется лошадь, плохая или хорошая.
Трактирщик позвал конюха, велел ему оседлать Белого и разбудил своего сына, мальчика лет семи, который должен был сесть позади господина и привести лошадь обратно.
Андреа дал трактирщу двадцать франков и, вынимая их из кармана, вы- ронил визитную карточку.
Эта карточка принадлежала одному из его приятелей по Кафе-де-Пари, так что трактирщик, подняв ее после отъезда Андреа, остался при убежде- нии, что он дал сволошадь графу де Молеону, улица Сен-Доминик, 25; то были фамилия и адрес, значившиеся на карточке.
Бый бежал не быстрой, по ровной и упорной рысью; за три с половиной часа Андреа проехал девять лье, отделявших его от Компьеня; н ратуше било четыре часа, когда он выехал на площадь, где останавливаются дили- жансы.
В Компьене имеется прекрасная гостиница, о которой помнят даже те, кто останавливался в ней только один раз.
Андреа, разъезжая по окрестностям Парижа, однажды в ней ночевал, он вспомнил о "Колоколе и Бутылке", окинул взглядом площадь, увидал и свете фонаря путеводную вывеску и, отпустив мальчика, которому отдал всю имевшуюся у него мелочь, постучал в дверь, справедливо рассудив, что у него впереди еще часа четыре и что ему не мешает подкрепиться хорошим ужином и крепким сном.
Ему отворил слуга.
- Я пришел из Сен-Жан-о-Буа, я там обедал, - сказал Андреа. - Я расс- читывал на дилижанс, который проезжает в полночь, но я заблудился, как дурак, и целыхетыре часа кружил по лесу. Дайте мне одну из комнат, ко- торые выходят во двор, и пусть мне принесут холодного цыпленка и бутылку бордо.
Слуга ничего не заподозрил; Андреа говорил совершенно спокойно, держа руки в карманах пальто, с сигаретой во рту; платье его было элегантно, борода подстрижена, обувь безукоризненна; онмел вид запоздалого горо- жанина.
Пока слуга готовил ему комнату, вошла хозяйка гостиницы; Андреа встретил ее самой обвожительной улыбкой и спросил, не может ли он по- лучить 3-й номер, который он занимал в свой последний приезд в мпьень; к сожалению, 3-й номер оказался занят молодым человеком, путешествующим с сестрой.
Андреа выразил живейшее огорчение и утешился только тогда, когда хо- зяйка уверила его, что 7-й номер, который ему приготояют, расположен совершенно так же, как и 3-й; грея ноги у камина и бесед о последних скачках в Шантильи, он ожидал, пока придут сказать, что комната готова.
Андреа недаром вспомнил о комнатах, выходящих во двор; двор гостиницы "Колокол", с тройным рядом галерей, придающих ему вид зрительной залы, с жасмином и ломоносом, вьющимися, как естественное украшение, вокруг лег- ких колоннад, - один из самых прелестных дворов, какой только может быть у гостиницы.
Цыпленок был свежий, вино старое, огонь весело потрескивал; Андреа сам удивился, ч ест с таким аппетитом, как будто ничего не произошло.
Затем он лег и тотчас же заснул неодолимым сном, как засыпает человек в двадцать лет, даже когда у него совесть чиста.
Впрочем, мы должны сознаться, что, хотя Андреа и мог бы чувствовать угрызения совести, он их не чувствовал.
Вот каков был план Андреа, вселивший в него такую уверенность.
Он встанет с рассветом, выйдет из гостиницы, добросовестнейшим обра- зом заплатив по счет доберется до леса, поселится у какого-нибудь крестьянина под предлогом занятий живописью, раздобудет одежду дровосека и топор, сменит облик светского льва на облик рабочего; потом, когда ру- ки его почернеют, волосы потемнеют от свинцового гребня, лицо покроется загаром, наведенныпо способу, которому его когда-то научили товарищи в Тулоне, он проберется лесом к ближайшей границе, шагая ночью, высыпаясь днем в чащах и оврагах и приближаясь населенным местам лишь изредка, чтобы купить хлеба.
Перейдя грану, он превратит бриллианты в деньги, стоимость их при- соединит к детку кредитных билетов, которые он на всякий случай всегда имел при се, и у него, таким образом, наберется как-никак пятьдесят тысяч ливров, что на худой конец не так уж плохо.
Вдобавок он очень рассчитывал на то, что Данглары постараются рассе- ять молву о постигшей их неудаче.
Вот что, помимо усталости, помогло Андреа так быстро и крепко зас- нуть.
Впрочем, чтобы проснуться возможно раньше, Андреа не закрыл ставней, а только запер дверь на задвижку и оставил раскрытым на ночном столике свой острый нож, прекрасный закал которого был им испытан и с которым он никогда не расставался.
Около семи часов утра Андреа был разбужен теплым и ярким солнечным лучом, скользнувшим по его лицу.
Во всяком правильно работающем мозгу господствующая мысль, а таковая всегда имеется, засыпает последней и первая озаряет пробуждающееся соз- нание.
Андреа не успел еще вполне открыть глаза, как господствующая мысль уже овладела им и подсказывала ему, что он спал слишком долго.
Он соскочил с кроти и подбежал к окну.
По двору шел жандарм.
Жандарм вообще одно из самых примечательных явлении на све, даже для самых безгрешных людей; но для пугливой совести, имеющей основания быть таковой, желтый, синий и белый цвет его мундира - сам зловещие цвета на свете.
- Почему жандарм? - спросил себя Андреа.
И тут же сам себе ответил, с той логикой, которую читатель мог уже подметить в нем:
- Нет ничего странного в том, что жандарм пришел в гостиницу: но пора одеваться.
И он оделся с быстротой, от которой его не отучил лакей за несколько месяцев светской жизни, проведенх им в Париже.
- Ладно, - говорил Андреа, одеваясь, - я подожду, пока он уйдет; а когда он уйдет, я улизну.
С этими словами, он, уже одетый, осторожно подошел к окну и вторично поднял кисейную занавеску.
Но не только первый жандарм не ушел, а появился еще второй синий, желтый и белый мундир у единственной лестницы, по которой Андреа мог спуститься, между тем как третий, верхом, с ружьем в руке, охранял единсенные ворота, через которые он мог выйти на улицу.
Этот третий жанрм был в высшей степени знаменателен, поэтому перед ним теснились люпытные, плотно загораживая ворота.