Андреа обернулся к ним с наглой улыбкой.
- Не будет ли каких поручений к вашему отцу, мадемуазель Эжени? - сказал он. - Как видно, я возвращаюсь в Париж.
Эжени закрыла лицо руками.
- Не смущайтесь, - сказал Андреа, - я на вас не в обиде, что вы пом- чались за мной вдогонку... Ведь я был почти что вашим мужем.
И с. этими словами Андреа вышел, оставив беглянок, сгоравших от сты- да, подавленных пересудами присутствующих.
Час спустя, обе в женском платье, они садились в свою дорожную каре- ту.
Чтобы оградить их от посторонних взглядов, ворота гостиницы заперли, но когда ворота открылись, им все-таки пришлось проехать сквозь строй любопытных, которые, перешептываясь, провожали их насмешлими взгляда- ми.
Эжени опустила шторы, но, если она ничего не видела, она все же слы- шала, и насмешки долетали до ее ушей.
- Отчего мир не пустыня! - вскричала она, бросаясь в объятья подруги; ее глаза сверкали той яростью, которая Заставляла Нерона жалеть, что у римского народа не о дня голова и что нельзя ее отсечь одним ударом.
На следующий день они прибыли в Брюссель и остановились в Отель де Фландр.
Андреа еще накануне был заключен в тюрьму Консьержери.
II. ЗАКОН
Мы видели, как благополучно мадемуазель Данглар и мадемуазель д'Ар- мильи совершили свой побег; все были слишком заняты своими собственными делами, чтобы думать о них.
Пока банкир, с каплями холодного пота на лбу, видя перед собой приз- рак близкого бкротства, выводит огромные столбцы своего пассива, мы последуем за баронессой, которая, едва придя в себя после сразившего ее удара, поспешила к своему постоянному советчику, Люсьену Дебрэ.
Баронесса с нетерпением ждала брака дочери, чтобы освободиться, нако- нец, от обязанности опекать ее, что, при характере Эжени, было весьма обременительно; по молчаливому соглашению, на котором держится семейная иерархия, мать может надеяться на беспрекословное послушание дочери лишь в том случае, если она неизменно служит ей примером благоразумия и об- разцом совершенства.
Надо сказать, что г-жа Данглар побаивалась проницательности Эжени и советов мадемуазель д'Армильи от нее не ускользали презрительные взгля- ды, которыми ее дочь награждала Дебрэ Эти взгляды, казалось ей, свиде- тельствовали о том, что Эжени известна тайна ее любовных и денежных от- ношений с личным секретарем министра Однако, будь баронесса более прони- цательна, она поняла бы, что Эжени ненавидит Дебрэ вовсе не за то, что в доме еотца он служит камнем преткновения и поводом для сплетен; просто она причисляла его к категории двуногих, которых Дион не соглашался называть людьми, а Платон иносказательно именовал жотными о двух ногах и без перьев.
Таким образом, с точки зрения г-жи Данглар, - а к сожалению, на этом свете каждый имеет свою точку зрения, мешающую ему видеть точку зрения другого, - было весьма печально, что свадьба дочери не состлась, - не потому, что этот брак был подходящим, удачным и мог составить счастье Эжени, но потому, что этот брак дал бы г-же Данглар полную свободу.
Итак, как мы уже сказали, она бросилась к Дебрэ; Люсьен, как и весь Париж, присутствовал на торжестве у Дангларов и был свидетелем скандала. Он поспешно ретировался в клуб, где его друзья уже беседовали о событии, составлявшем в этот вечер предмет обсуждения для трех четвертей горо- да-сплетника, именуемого столицей мира.
В то время как г-жа Данглар, в черном платье, под густой вуалью, под- нималась по лестнице, ведущей в квартиру Дебрэ, несмотря на уверения швейцара, что его нет дома, Люен спорил с приятелем, старавшимся дока- зать ему, что после разразившегося скандала он, как друг дома, обязан жениться на мадемуазель Эжени Данглар и на ее двух миллионах.
Дебрэ слабо защищался, как человек, который вполне готов дать себя убедить; эта мысль не раз приходила в голову ему самому, но, зная Эжени, зная ее независимый и надменный нрав, он время от времени восставал, ут- верждая, что этот брак невозможен, и вместе с тем невольно дразнил себя грешной мыслью, которая, если верить мора листам, вечно обитает даже в самом честном и нерочном человеке, прячась в глубине его души, как са- тана за крестом. Чаетие, игра, беседа, - как мы видим, занимательная, потому что она касалась столь важных вопросов, - продолжались до часу ночи.
Тем временем г-жа Данглар, проведенная лакеем Люсьена в манькую зе- леную гостиную, ожидала, трепещущая, не снимая вуали, средиветов, ко- торые она прислала утром и которые Дебрэ, к чести его будскачано, раз- местил и расправил с такой заботливостью, что бедная женщина простила ему его отсутствие.
Без двадцати двенадцать г-жа Данглар, устав напрасно ждать, взяла фи- акр и поехала домой.
Дамы известного круга имеют то общее с солидно устроившимися гризет- ками, что они никогда не возвращаются домой позже полуночи.
Баронесса вернась к себе с такими же предосторожностями, с какими Эжени только что покинула отцовский дом; с бьющимся сердцем она неслышно поднялась в свою комнату, смежную, как мы знаем, с комнатой Эжени.
Она так боялась всяких пересудов Она так твердо верила, - и по край- ней мере за это она была достойна уважения, - в чистоту дочери и в ее верность родительскому дому!
Вернувшись к себе, она подошла к дверям Эжени и прислушалась, но не уловив ни малейшего звука, попыталась войти; дверь была заперта.
Госпожа Данглар решила, что Эжени, устав от тягостных волнений этого вечера, легла в постель и заснула.
Она позвала горничную и расспросила ее.
- Мадемуазель Эжени, - отвечала горничная, - вернулась в свою комнату с мадемуазель д'Армильи; они вместе пили чай, а затем отпустили меня, сказав, что я им больше не нужна.
С тех пор горничная не выходила из буфетной и думала, как и все, что обе девушки у себя в комнате.
Таким образом, г-жа Данглар легла без тени какого-либо подозрения; слова горничной рассеяли ее тревогу о дочери.
Чем больше она думала, тем яснее для нее становились размеры катаст- рофы; это был уже не скандал, но разгром; не позор, но бесчестие.
Тда г-жа Данглар невольно вспомнила, как она была безжалостна к Меедес, которую из-за мужа и сына недавно постигло такое же несчастье.
"Эжени погибла, - сказала она себе, - и мы тоже. Эта история в том виде, как ее будут преподносить, погубит нас, потому что в нашем общест- ве смех наносит страшные, неизлечимые раны".
- Какое счастье, - прошептала она, - что бог наделил Эжени таким странным характером, который всегда так пугал меня!
она подняла глаза к небу, благодаря провидение, которое неисповеди- мо направляет грядущее и недостаток, даже порок, обращает на благо чело- веку.
Затем ее мысль преодолела пространство, как птица, распластав крылья, перелетает пропасть, и остановилась на Кавальканти.
Этот Андреа оказался негодяем, вором, убийцей; и все же чувствова- лось, что он недурно воспитан; он появился в свете как обладатель круп- ного состояния, покровительствуемый уважаемыми людьми.
Как рабраться в этой путанице? Кто поможет найти выход из этого ужасного положения?
Дебрэ, к которому она бросилась в первом поре как женщина, ищущая поддержки у человека, которого она любит, моголько дать ей совет; нуж- но было обратиться к кому-то более могущественному.
Тогда баронесса вспомнила о Вильфоре.
Вильфор распорядился арестовать Кавальканти; Вильфор безжалостно внес смятение в ее семью, словно он был ей совсем чужой.
- Нет, - поправила она себя, - королевский прокурор не бессердечный человек - он представитель правосудия, раб своего долга; честный и стой- кий друг, который, хотя и безжалостной, но уверенной рукой нанес скальпелем удар по гнойнику; он не палач, а хирург; он сделал все, чтобчесть Дангларов не пострадала от позора, которым покрыл себя этот погиб- ший юноша, представленный ими обществу в качестве будущего зятя.
Раз Вильфор, друг семьи Данглар, действовал так, то нельзя было пред- положить, чтоб он мог что-либо знать заранее и потворствовать проискам Андреа.
Таким образом, поведение Вильфора начало представляться баронессе в новом свете, и она его истолковала в желательном для себя смысле.
Но на этом королевский прокурор должен остановиться; завтра она пое- дет к нему и добьется от него, если ннарушения служебного долга, то во всяком случае всей возможной снисхотельности.
Баронесса воззовет к прошлому; она воскресит его воспоминания; она будет умолять во имя грешной, но счастливой поры их жизни; Вильфор зам- нет дело или хотя бы даст Кавальканти возможность бежать, - для этого ему достаточно обратить взор в другую сторону: карая преступление, он поразит только тень преступника заочным приговором.
Успокоившись на этом, она заснула.
На следующ день, в десять часов утра, она встала и, не вызывая гор- ничной, никому не показываясь, оделась с той же простотой, что и накану- не, вышла из дому, дошла до улицы Прованс, наняла фиакр и велела везти себя к дому Вильфора.
Уже целый месяц этот проятый дом имел зловещий вид чумного барака; часть комнат была закрыта снаружи и изнут, ставни открывались лишь на короткое время, чтобы впустить свежий воздух, и тогда в окне появлялась испуганная голова лакея; потом окно захлопывалось, как могильная плита, и соседи перешептывались!
- Неужели сегодня опять вынесут гроб из дома королевского прокурора?
Госпожа Данглар содрогнулась при виде этого мрачного дома; она вышла из фиакра; колени ее подгибались, когда она позвонила у запертых ворот.
Только после того как она в трет раз дернула колокольчик, чей зло- вещий звук словно вторил всеобщей печали, появился привратник и чуть-чуть приоткрыл калитку.
Он увидел женщину, светскую даму, элегантно одетую, и, несмотря на это, ворота оставались едва приотворенными.
- Да откройте же! - сказала баронесса.