- Ты судишь слишком смело, Эмманюель, - сказала Жюли. - Если бы в ту минуту, когда мой отец уже держал в ру пистолет, кто-нибудь сказал, как ты сейчас: "Этот человек заслужил свою участь", - разве он не ошибся бы?
- Да, по бог не допустил, чтобы наш отец поги как не допустил, что- бы Авраам принес в жертву своего сына; как и приарху, он послал нам ангела, который остановил смерть на полпути. Едва он успел произнести эти слова, как раздался звон колокольчика.
Это привратник давал знать о посетителе.
Почти тотчас же отворилась дверь, и на пороге появился граф Мон- те-Кристо.
Жюли и Эмманюель встретили его радостными возгласами.
Максимилиан поднял голову и снова опустил ее.
- Максимилиан, - сказал граф, делая вид, что не замеча его холод- ности, - я приехал за вами.
- За мной? - переспросилоррель, как бы очнувшись от сна.
- Да, - сказал Монте-Кристо, - ведь решено, что вы едете со мной, и я предупредил вас еще вчера, чтобы вы были готовы.
- Я готов, - сказал Максимилиан, - я зашел проститься с ними.
- А куда вы едете, граф? - спросила Жюли.
- Сначала в Марсель, сударыня.
- В Марсель? - повторила Жюл
- Да, и я похищаю вашего брата.
- Граф, верните его нам исцеленным, - сказала Жюли.
Моррель отвернулся, чтобы скрыть краску, залившую его лицо.
- А вы заметили, что он болен? - спросил граф.
- Да, и я боюсь, не скучно ли ему с нами.
- Я постараюсь его развлечь, - сказал граф.
- Я к вашим услугам, сударь, - сказал Максимилиан. - Прощайте, доро- гие мои; прощай, Эмманюель; прощай, Жюли!
- Как, ты уже прощаешься? - воскликнула Жюли. - Разве вы сейчас еде- те? а вещи? а паспорта?
- Всегда легче расстаться сразу, - сказал Монте-Кристо, - я уверен, что Максимилиан обо всем е позаботился, как я его просил.
- Паспорт у меня есть, и вещи мои уложены, - сказал Моррель беззвуч- но, спокойным голосом.
- Отлично, сказал, улыбаясь, Монте-Кристо, - вот что значит военная точность.
- И вы нас так и покинете? - сказала Жюли. - Уже сейчас? Вы мне пода- рите нам ни дня, ни даже часа?
- Мой экипаж у ворот, сударыня; через пять дней я должен быть в Риме.
- Но разве Максимилиан едет в Рим? - спросил Эмманюель.
- Я еду туда, куда графу угодно будет меня везти, - сказал с грустной улыбкой Максимилиан. - Я принадлежу ему еще на месяц.
- Почему он это говорит с такой горечью, граф?
- Ваш брат едет со мной, - мягко сказал граф, - поэтому не тре- вожьтесь за него.
- Прощай, сестра! - повторил Максимилиан. - Прощай, Эмманюель!
- У меня сердце разрывается, когда я вижу, какой он стал безразличный ко всему, - сказала Жюли. - Ты чтото от нас скрываешь, Маимилиан!
- Вот увидите, - сказал Монте-Кристо, - он вернется к в веселый, смеющийся и радостный.
Максимилиан бросил на Монте-Кристо почти презрительный, почти гневный взгляд.
- Едем! - сказал граф.
- Но раньше, чем вы уедете, граф, - сказала Жюли, я хочу высказать вам все то, что прошлый раз...
- Сударыня, - возразил граф, беря ее руки в свои, - все, что вы мне скажете, будет меньше того, что я могу прочесть в ваших глазах, меньше того, что вам говорит ваше сердце и что м сердце слышит. Мне бы следо- вало поступить, как благодетелю из рома, и уехать, не повидавшись с вами; но такая добродетель выше моих сил, потому что я человек слабый и тщеславный; я радуюсь, когда встречаю нежный, растроганный взор моих ближних. Теперь я уезжаю, и я даже настолько себялюбив, что говорю вам: не забывайте меня, друзья мои, - ибо,ероятно, мы с вами больше никогда не увидимся.
- Никогда больше не увидимся! - воскликнул Эмманюель, между тем как крупные слезы покатили по щекам Жюли. - Никогда больше не увидим вас! Так вы не человек, а божество, которое спустилось на землю, чтобы сотво- рить добро, а теперь возвращается на небо?
- Не говорите этого, - поспешно возразил Монте-Кристо, - никогда не говорите, друзья мои; боги не совершают зла, боги станавливаются там, где хотят остановиться; случай не властен над ни, напротив, они сами повелевают случаем. Нет, Эмманюель, я человек, и ваше восхищение столь же кощунственно, сколь не заслужено мною.
И граф, с сожалением покидая этот мирный дом, где обитало счаст, прильнул губами к руке Жюли, бросившейся в его объятья, и протянул дру- гую руку Эмманюелю; потом кивнул Максимилиану, все такому же безучастно- му и удрученному.
- Верните моему брату радость! - шепнула Жюли на ухо графу.
Монте-Кристо пожал ей руку, как одиннадцать лет тому назад, на лест- нице, ведущей в кабинет арматора Морреля.
- Вы по-прежнему верите Синдбаду-Мореходу? - спросил он ее, улыбаясь.
- Да.
- В таком случае, ни о чем не печальтесь, уповайте на бога.
Как мы уже сказали, у ворот ждала почтовая карета, четверка резвых лошадей, встряхивая гривами, нетерпеливо била копытами о землю.
У крыльца ждал Али, задыхающийся, весь в поту, словно после долгого бега.
- Ну, что, - спросил его по-арабски граф, - был ты у старика?
Али кивнул головой.
- И развернул перед ним письмо, как я тебе велел?
Невольник снова склонил голову.
- И что же он сказал или, вернее, что же он сделал?
Али повернулся к свету, чтобы его господин мог его лучше видеть, и, старательно и искусно подражая мимике старика, закрыл глаза, как это де- лал Нуартье, когда хотел сказать: да.
- Отлично, он согласен, - сказал Монте-Кристо, - едем!
Едва он произнес это слово, лошади рванулись, и изпод копыт брызнул целый дождь искр.
Максимилиан молча забился в угол.
Прошло полчаса; вдруг карета остановилась: граф дернул за лковый шнурок, привязанный к пальцу Али.
Нубиец соскочил с козел, отворил дверцу, и граф вышел.
Ночь сверкала звездами. Монте-Кристо сто на вершине холма Вильжюиф, на плоской возвышенности, откуда виден весь Париж, похожий на темное мо- ре, в котором, как фосфоресцирующие волны, переливаются миллионы огней; да, волны, по более бурные, неистовые, изменчивые, более яртные и алч- ные, чем волны разгневанного океана, не ведающие покоя, вно сталкиваю- щиеся, вечно вспененные, вечно губительные!..
По зна графа экипаж отъехал на несколько шагов, и он остался один.
Скрестив руки, Монте-Кристо долго смотрел на это горнило, где накаля- ются, плавятся и отливаются все мысли, которые, устремляясь из этой кло- кочущей бездны, волнуют мир. Потом, насытив свой властный взорзрелищем этого Вавилона, который очаровывает и благочестивых мечтателей и насмеш- ливых материалистов, он склонил голову и молитвен сложил руки.
- Великий город, - прошептал он, - еще и полгода не прошло, как я ступил на твою землю. Я верю, что божья воля привела меня сюда, и я по- кидаю тебя торжествующий; тайну моего пребывания в твоих стенах я дове- рил богу, и он единый читал в моем сердце: он единый знает, что я ухожу без ненависти и без гордыни, но не без сожалений; он единый зет, что я не ради себя и не ради суетных целей пользовался дарованным мне могу- ществом. Великий город, в твоем трепещущем лоне обрел я то, чего искал; как терпеливый рудокоп, я изрыл твои недра, чтобы извлечь из них зло; теперь мое дело сделано: назначение мое исполнено; теперь ты уже не мо- жешь дать мне ни радости, ни горя. Прощай, Париж, прощай!
Он еще раз, подобный гению ночи, окинул взором обширную рнину; за- тем, проведя рукой по лбу, сел в карету, дверца за ним захлопнулась, и карета исчезла по ту сторону холма в вихре пыли и стуке колес.
Они проехали два лье, не обменявшись ни единым словом. Моррель былогружен в свои думы; Монте-Кристо долго смотрел на него.
- Моррель, - росил он наконец, - вы не раскаиваетесь, что поехали со мной?
- Нет, граф; но расстаться с Парижем...
- Если бы я думал, что счастье ждет вас в Париже, я бы не увез вас оттуда.
- В Париже покоится Валентина, и расстаться с Парижем значит вторично потерять со.
- Максимилиан, - сказал граф, - друзья, которых мы лишились, покоятся не в земле, но в пашем сердце, так чет бог, дабы они всегда были с на- ми. У меня есть два друга, которые всегда со мной; одному я обязан жизнью, другому - разумом. Их дух живет в моем сердце. Когда меня, одо- левают снения, я советуюсь с этими друзьями, и если мне удалось сде- лать немного добра, то лишь благодаря исоветам. Прислушайтесь к голосу вашего сердца, Моррель, и спросите ег хорошо ли, что вы так непривет- ливы со мной.
- Друг мой, - сказал Максимилиан, - голос моего сердца полон скорби и сулит мне одни страдая.
- Слабые духом всегда все видят через траурную вуаль; душа сама соз- дает свои горизонты; ваша душа сумрачна, это она застилает ваше небо ту- чами.
- Быть может, вы и правы, - сказал Максимилиан.
И он снова впал в задумчивость.
Путешествие совершалось с той чудесной быстротой, которая была о власти графа; города на их пути мелькали, как тени; деревья, колеблемые первыми порывами осеннего ветра, казалось, мчались им навстречу, словно взлохмаченные гиганты, и мгновенно исчезалиНа следующее утро они при- были в Шалон, где их ждал пароход графа; теряя ни минуты, карету пог- рузили на пароход: путешественники взошли на борт.
Пароход был создан для быстрого хода; он напоминал индейскую пирогу; его два колеса казались крыльями, и он скользил по ве, словно перелет- ная птица; даже Морреля опьяняло это стремительное движение, и временами развевавший его волосы ветер едва не разгонял тучи на его челе.
По мере того как они отдалялись от Парижа, лицо графа светлело, про- яснялось, от него исходила почти божественная ясность. Он казался изг- нанником, возвращающимся на родину.
Скоро их взорам открылся Марсель, белый, теплый, полный жизни Мар- сель, младший брат Тира и Карфагена, их наследник на Средиземном море; Марсель, который, становясь старше, все молодеет. Для обоих были полны воспоминаний и круглая башня, и форт св. Николая, и ратуша, и гавань с каменными набережными, где они оба играли детьми.
По обоюдному желанию, они вышли на улице Каннебьер.
Какой-то корабль уходил в Алжир; тюки, пассажиры, заполнявшие палубу, толпа родных и друзей, прощания, возгласы и слезы - зрелище, всегда вол- нующее, даже для тех, кто видит его ежедневно, - вся эта сутолока не могла отвлечь Максимилиана от мысли, завладевшей им с той минуты, как нога его ступила на широкие плиты набережной.