Граф схватил ее, и его взгляд прежде всего упал на эпиграф: он про- чел:
"Ты вырвешь у дракона зубы и растопчешь львов, - сказал господь".
- Вот ответ! - воскликнул он. - Благодарю тебя, отец, благодарю.
И, вынув из кармана бумажник, в котором лежало десять тысячефранковых билетов, он сказал:
- Возьми.
- Это мне?
- Да, по с условием, что ты не раскроешь его, пока я не уеду.
И, спрятав на груди вновь обретенную им реликвию, которая была для него дороже всех сокровищ мира, он выбежал из подземелья и прыгнул в лодку.
- В Марсель! - сказал он.
Лодка тронулась. Монте-Кристо устремил взгляд на угрюмый замок.
- Горе тем, - сказал он, - кто заточ меня в эту мрачную темницу, и тем, кто забыл, что я в ней заточен?
Плывя мимо Каталан, граф отвернулся; и, закрыв лицо плащом, он про- шептал женское имя.
Победа была полная: граф поборол и второе сомнение. Имя, которое он произнес с жностью, почти с любовью, было имя Гайде.
Сойдя на берег, Монте-Кристо направился к кладбищу, где его ждал Мор- рель.
Он тоже, десять лет тому назад, благоговейно искал на этом кладбище могилу, но искал ее нрасно. Он, возвращавшийся во Францию миллионером, не мог отыскать могилы своего отца, умершего от голода.
Правда, старик Моррель велел постить на ней крест, но крест упал, и могильщик употребил его на дрова, как обычно поступают могильщики со всеми обломками, ляющимися на кладбищах.
Достойный арматор оказался счастливее; он скончался на руках у своих детей и был похоронен ими подле его жены, отошедшей в вечность за два года до него.
Двеирокие мраморные плиты, на которых были вырезаны их имена, поко- ились рядом в тени четырех кипарисов, обнесенные железной решеткой.
Максимилиан стоял, прислонившись к дереву, устремив на могилы невидя- щий взгляд.
Казалось, он обезумел от горя.
- Максимилиан, - сказал ему граф, - смотреть надо не сюда, а туда!
И он указал на небо.
- Умершие всюду с нами, - сказал Моррель, - вы сами говорили мне это, когда увозили меня из Парижа.
- Максимилиан, - сказал граф, - по дороге вы сказали, что хотели бы провести несколько дней в Марселе: ваше желание не изменилось?
- У меня больше нет желаний, граф; но мне кажется, что мне легче бу- дет ждать здесь, чем где бы то ни было.
- Тем лучше, Максимилиан, потому что я покидаю вас и увожу с собой ваше слово, не правда ли?
- Я могу забыть его, граф, - сказал Моррель.
- Нет, вы его не забудете, потому что вы прежде всего человек чести, Моррель, потому что клялись, потому что вы еще раз поклянетесь.
- Граф, сжальтесь надо мной! Я так несчастлив!
- Я знал человека, корый был еще несчастнее вас, Моррель.
- Это невозможно.
- Жалкое человеческое тщеславие, - сказал МонтеКристо. - Каждый счи- тает, что он несчастнее, чем другой несчастный, который плачет и стонет рядом с ним.
- Кто может быть несчастнее человека, который лишился единственногочто он любил и чего желал на свете?
- Слушайте, Моррель, - сказал Монте-Кристо, - и сосредоточьте на ми- нуту свои мысли на том, что я вам скажу. Я знал человека, торый жил так же, как и вы, построил все свои мечты о счастье на любви к одной женщине. Этот человек был молод, у него был старик отец, которого он лю- бил, невеста, которую он обожал; должна была состояться свадьба. Но вдруг прихоть судьбы, из тех, что заставили бы усомнитя в благости божьей, если бы бог впоследствии не открывал нам, что все в мире служит его единому промыслу, - как вдруг эта прихоть судьбы отняла у него сво- боду, возлюбленную, будущее, которое он уже считал своим (так как он, несчастный слепец, видел только настоящее), и бросила его в темницу.
- Из темницы выходят через неделю, через месяц, через год, - заметил Моррель.
- Он пробыл в ней четырнадцать лет, Моррель, - сказал граф, кладя ему руку на плечо.
Максимилиан вздрогнул.
- Четырнадцать лет! - прошептал он.
- Четырнадцать лет, - повторил граф. - У него также за эти долгие го- ды бывали минуты отчаяния; он, так же как и вы, Моррель, считал себя несчастнейшим из людей и хотел убить себя.
- И что же? - спросил Моррель.
- И вот в последнюю минуту господь послал ему спасение в образе чело- века, ибо господь больше не являет чудес; быть может, сначала он и не понималесконечной благости божьей (нужно время, чтобы глаза, затума- ненные слезами, вновь стали зрячими); но он все-таки решил терпеть и ждать. Настал день, когда он чудом вышел из могилы, преображенный, бога- тый, могущественный, полубог; его первый порыв был пойти к отцу; его отец умер.
- Мой отец тоже умер, - сказал Моррель.
- Да, но ваш отец умер на ваших руках, любимый, счастливый, почитае- мый, богатый, дожив до глубокой старости; его отецмер нищим, отчаяв- шийся, сомневающийся в боге; и когда спустя десять лет после его смерти сын искал его могилу, самая могила исчезла, и никто не мог ему сказать: здесь покоится сердце, которое тебя так любило.
- Боже! - сказал Моррель.
- Этот сыныл несчастнее вас, Моррель, он не знал даже, где искать могилу свое отца.
- Но у него оставалась женщина, которую он любил, - сказал ррель.
- Вы ошибаетесь, Моррель; эта женщина...
- Умерла? - воскликнул Максимилиан.
- Хуже; она изменила ему: она вышла замуж за одного из гонителей сво- его жениха. Вы видите, Моррель, что этот человек был еще более несчаст- лив в своей любви, чем вы!
- И бог послал этому человеку утешение? - спросил Моррель.
- Он послал ему покой.
- И этот человек может еще познать счастье?
- Он надеется на это, Максимилиан.
Моррель молча поник головой.
- Я сдержу свое слово, - сказал он, протягивая руку Монте-Кристо, - по только помните...
- Пятого октября, Моррель, я жду вас на острове Монте-Кристо. Четвер- того в Бастии вас будет ожидать яхта "Эвро"; назовете себя капитану, и он отвезет вас ко мне. Решено, Максимилиан?
- Решено, граф, я сдержу слово. По помните, что пятою окбря...
- Вы ребенок, Моррель, вы еще не понимаете, что такое обещание взрос- лого человека... Я уже двадцать раз повторял вам, чтв этот день, если вы все еще будете жаждать смерти, я помогу вам. Прайте.
- Вы покидаете меня?
- Да, у меня есть дело в Италии; я оавляю вас одною наедине с вашим морем, наедине с этим ширококрылым орлом, которого бог посылает своим избранникам, чтобы он вознес и к его ногам; история Ганимеда, Максимили- ан, не сказка, по аллегория.
- Когда вы уезжаете?
- Сейчас; мя уже ждет пароход, через час я буду далеко; вы меня проводите до гавани?
- Я весь в вашем распоряжении, граф.
- Обнимите меня.
Моррель проводил графа до гавани; уже дым, словно огромный султан, вырываясь из черной трубы, подымался к небесам. Пароход вскоре отчалил, и через час, как и сказал Монте-Кристо, тот же султ беловатого дыма, едва различимый, вился на восточном краю горизон, где ужи сгущался сумрак близкой ночи.
XVII. ПЕППИНО
В то самое время, как пароход графа исчезал за мысом Моржион, путе- шественник, ехавший на почтовых по дороге из Флоренции в Рим, только что оставил позади маленький городок Аквапендепте. Он ехал так быстро, каколько можно было, не вызывая подозрений.
Он был в сюртуке или, вернее, в пальто, чрезвычайно от дороги потре- павшемся, но на котором красалась еще совсем свежая ленточка Почетного легиона; такая же ленточка была продета и в петлицу его костюма. Не только по этому признаку, но и по тому, как он произносил слова, когда обращался к кучеру, этот человек, несомненно, был француз. Доказа- тельством того, что он родился в стране универсального языка, служило еще и то, что по-итальянскон знал только принятые в музыке слова, ко- торые, как "goddam" Фигаро, могут заменить собой все тонкти любого языка.
- Allegro! - говорил он кучеру при каждом подъеме.
- Moderate! - твердил он при каждом спуске.
А только одному богу известно, сколько подъемов и спусков на пути из Флоренции в Рим, если ехать через Аквапепденте!
Кстати сказать, эти два слова немало смешили тех, к кому он обращал- ся.
Перед лицоВечною юрода, то есть доехав до Сторты, откуда уже виден Рим, путешественик не испытал того чувства восторженною любопытства, что заставля каждого чужестранца привстать в экипаже, чтобы увидеть знаме- нитый пол святого Петра, который видишь прежде всего, подъезжая к Ри- му.
Н, он только вынул из кармана бумажник, а из бумажника сложенный вчетверо листок, который он с почтительной осторожностью развернул и за- тем снова сложил, сказав всего-навсего:
- Отлично, она здесь.
Экипаж миновал ворота дель Пололо, свернул налево и остановился у гостиницы "Лондон".
Маэстро Пастрини, наш старый знакомый, встретил путешественника на пороге, с шляпой в руке.
Путешественник вышел из экипажа, заказал хороший обед и спросил адрес банкирского дома Томсон и Френч, который немедленно был ему указан, так как это был один из самых известных банкирских домов Рима.
Он помещался на Банковск улице, недалеко от собора св. Петра.
В Риме, как и всюду, прибытие почтовой кареты привлекает всеобщее внимание. Несколько юных потомков Мария и Гракхов, босоногие, с продран- ными локтями, но подбоченясь одной рукой и вописно закинув другую за голову, рассматривали путешественника, кату и лошадей; к этим уличным мальчишкам, юным гражданам Вечного города, присоединилось с полсотни зе- вак, верноподданных его святейшеса, из тех, которые от нечего делать плюют с моста св. Ангела в Тибрлюбуясь на расходящиеся по воде круги, - когда в Тибре есть вода.
А так как римские уличные мальчишки и зеваки, более в этом отношении счастливые, чем парижские, понимают все языки и в особенности французс- кий, то они слышали, как путешественник спросил себе номер, заказал обед и, наконец, осведомился об адресе банкирского дома Томсон и Френч.
Поэтому, когда приезжий вышел из гостицы в сопровождении неизбежно- го чичероне, от кучки любопытных отделился человек и, не замеченный пу- тешественником, а также, по-видимому, и его проводником, пошел за ним на некотором расстоянии, выслеживая его с такой лоостью, которая сделала бы честь парижскому сыщику.