Он почувствовал под ногами ковер; открылась дверь, воздух наполнился благоуханием, яркий свет ослепил глаза. Моррель остановился в нереши- тельности: он боялся этой расслабляющей роскоши.
Монте-Кристо дружески подтолкнул его к столу.
- Почему нам не провести оставшиеся три часа, как древние римляне, - сказал он. - Приговоренные к смерти Нероном, своим повелителем и наслед- ником, они возлежали за столом увенчанные цветами и вдыхали смерть вмес- те с благоуханием гелиотропов и роз.
Моррель улыбнулся.
- Как хотите, - сказал он, - смерть всегда смерть: забвение, покой, отсутствие жизни, а следовательно, и страданий.
сел за стол; Монте-Кристо сел напротив него.
Это была та самая скочная столовая, которую мы уже однажды описали; мраморные статуи по-прежнему держали на головах корзины, полные цветов и плодов.
Войдя, Моррель рассеянно оглядел комнати, вероятно, ничего не уви- дел.
- Я хочу задать вам вопрос, как мужчина мужчине, - сказал он, прис- тально глядя на графа.
- Спрашивайте.
- Граф, - продолжал Моррель, - вы владеете всем человеческим знанием, и мне кажется, что вы явились из другого, высшего и более мудрого мира, чем наш.
- В ваших словах, Моррель, есть доля правды, - сказал граф с пе- чальной улыбкой, которая его так красила, - я сошел с планеты, имя кото- рой - страдание.
- Я верю каждому вашему слову, даже не пытаясь проникнуть в его скры- тый смысл, граф; вы сказали мне - живи, и я продолжал жить; вы сказали мне - надейся, и я почти надеялся. Теперь я спрашиваю вас, как если бы вы уже познали смерть: граф, это очень мучительно?
Монте-Кристо глядел на Морреля с отеческой нежностью.
- Да, - сказал он, - конечно, ото очень мучитьно, если вы грубо разрушаете смертную оболочку, которая упорно не хочет умирать. Если вы искромсаете свое тело не приметными для глаза зубьями кинжала, если вы глупой пулей, всегда готовой сбиться с пути, продырявите свой мозг, столь чувствительный к малейшему прикосновению, то вы буте очень стра- дать и отвратительно расстанетесь с жизнью; в час предсмертных мук она вам покажется лучше, чем купленный такой ценой покой.
- Понимаю, - сказал Моррель, - смерть, как и жизнь, таит в себе и страдания и наслаждения; надо лишь знать ее тайны.
- Вы глубоко правы, Максимилиан. Смотря по тому, приветливо или враж- дебно мы встречаем ее, смерть для нас либо друг, который нежно убаюкива- ет нас, либо недруг, который грубо вырывает нашу душу из тела. Пройдут тысячелетия, и наступит день, когда человек овладеет всеми разруши- тельными силами природы и заставит их служить на благо человечеству, когда людям станут известны, как вы сказали, тайны смерти; тогда смерть будет столь же сладостной и отрадной, как сон в объятиях возлюбленной.
- И если бы вы пожелали, граф, вы сумели бтак умереть?
- Да.
Моррель протянул ему руку.
- Теперь я понимаю, - сказал он, - почему вы назначили мне свидание здесь, на этом одиноком острове, посреди океана, в этом подземном двор- це, в этом склепе, которому позавидовал бы фараон; потому что вы меня любите, граф, правда? Любите настолько, что хотите, чтобы я умер такой смертью, о какой вы сейчас говорили: смертью без мучений, смертью, кото- рая позволила бы мне угаснуть, произнося имя Валентины и пожимая вам ру- ку.
- Да, вы угадали, Моррель, - просто ответил граф, - этого я и хочу.
- Благодарю вас: мысль, что завтра я уже не буду страдать, сладостна моему истерзанному сердцу.
- Вы ни о чем не жалеете? - спросил Монте-Кристо.
- Нет! - отвечал Моррель.
- Даже и обо мне? - спросил граф с глубоким волнением.
Моррель молчал; его ясный взгляд вдруг затуманился, потом загорелся непривычным блеском; крупная слеза покатилась по его щеке.
- Как! - сказал граф. - Вам еще жаль чего-то на земле и вы хотите умереть?
- Умоляю вас, ни слова больше, граф, - сказал Моррель упавшим голо- сом, - довольно вам мучить меня.
Граф подумал, что Моррель слабеет.
И в душе е вновь ожило ужасное сомнение, которое он уже однажды по- борол в замке Иф.
"Я хочу вернуть этому человеку счастье, - сказал он себе, - я хочу бросить это счастье на чашу весов, чтобы она перетянула ту чашу, куда я нагромоздил зло. Что, если я ошибся, и этот человек не настолько нес- частлив, чтобы заслужить счастье? Что станется тогда со мной? Ведь только вспоминая добро, я могу забыть о зле".
- Послушайте, Моррель, - сказал он, - ваше горе безмерно, я знаю; но вы веруете в бога и не захотите погубить свою душу.
Моррель печально улыбнулся.
- Граф, - возразил он, - я не любитель красивых слов, но, клянусь вам, моя душа больше мне не принадлежит.
- Вы знаете, Моррель, что я один на свете, - сказал Монте-Кристо. - Я привык смотреть на вас, как на сына; и чтобы спасти своего сына, я готов пожертвовать жизнью, а богатством и подавно.
- Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, Моррель, что вы решили расстаться с жизнью, потому что вам незнакомы наслаждения, которые она сулит тому, кто очень богат. У меня око ста миллионов, я вам дарю их; с таким состоянием вы можете достигнуть всего, чего только пожелаете. Если вы честолюбивы, перед вами открыты все поприща. Переверните мир, измените его лицо, предавайтесь любым безумствам, совершайте преступления, но живите!
- Вы дали мне слово, граф, - холодно отвечал Моррель и взглянул на свои часы, - уже половина двенадцатого.
- Моррель! Подумайте! У меня на глазах, в моем доме!
- Тогда отпустите меня, - мрачно сказал Максимилиан, - не то я поду- маю, что вы меня любите не ради меня, а ради себя.
И он поднялся.
- Хорошо, - сказал Монте-Кристо, и лицо его просветлело, - я вижу, ваше решение непреклонно; да, вы глубоко несчастны, и, как вы сами ска- зали, исцелить вас могло бы только чудо; садитесь же, Моррель, и ждите.
Моррель повиновался: тогда Монте-Кристо встал, подошел к запертому шкафу, ключ от которого он носил при себе на золотой цепочке, и достал оттуда серебряный ларчик искусной чеканки, по углам которого были извая- ны четыре стройные женские фигуры, изогнутые в горестном порыве, словно ангелы, тоскующие о небе.
Он поставил ларчик на стол.
Затем, открыв его, он вынул золотую коробочку, крышка которой откиды- валась при нажиме на скрытую пружину.
Коробочка была наполнена тестообразным маслянистым веществом; отблеск золота и драгоценных камней, украшавших коробочку, мешал разглядеть его цвет.
Оно отливало лазурью, пурпуром и золотом.
Граф зачерпнул золоченой ложечкой немного этого вещества и протянул Моррелю, устремив на него испытующий взгляд.
Теперь стало видно, что вещество это зеленоватого цвета.
- Вот, что вы просили у меня, - сказал он. - Вот, что я вам обещал.
- Прежде чем умереть, - сказал Максимилиан, беря ложечку из рук Мон- те-Кристо, - я хочу поблагодарить вас от всего сердца.
Граф взял другую ложку и второй раз зачерпнул из золотой коробочки.
- Что вы делаете, друг? - спросил Моррель, хватая его за руку.
- Да простит меня бог, Моррель, - улыбаясь, ответил граф, - но, пра- во, жизнь надоела мне не меньше, чем вам, и раз уж мне представляется такой случай...
- Остановитесь! - воскликнул Максимилиан. - Вы любите, вы любимы, вы не утратили надежды - не делайте этого! Это было бы преступлением! Про- щайте, мой благородный, великодушный друг; я расскажу Валентине обо всем, что вы для меня сделали.
И медленно, но без колебаний, только сжимая левой рукой руку графа, Моррель с наслаждением проглотил таинственное вещество.
Оба замолчали. Али, безмолвный и внимательный, принес табак, кальяны, подал кофе и удалился.
Мало-помалу потускнели лампы в руках статуй, и Моррелю стало ка- заться, что аромат курений ослабевает.
Монте-Кристо, сидя напротив, смотрел на него из полумрака, и Моррель различал только его блестящие глаза.
Бесконечная слабость охватила Максимилиана; кальян выпал у него из рук; предметы теряли очертания и цвет; его затуманенному взору казалось, будто в стене напротив раскрываются какие-то двери и завесы.
- Друг, - сказал он, - я чувствую, что умираю; благодарю.
Он сделал усилие, чтобы в последний раз протянуть графу руку, но рука бессильно повисла.
Тогда ему почудилось, что Монте-Кристо улыбается, но не той странной, пугающей улыбкой, которая порой приоткрывала ему тайны этой бездонной души, а с тем ласковым - сочувствием, с каким отцы смотрят на безрас- судства своих детей.
В то же время граф словно вырос; он казался почти великаном на фоне красной обивки стен; его черные волосы были откинуты назад, и он стоял, гордый и грозный, подобно ангелу, который встретит грешников в день Страшного суда.
Моррель, ослабевший, сраженный, откинулся в кресле; сладостная истома разлилась по его жилам. Все преобразилось в его сознании, как меняются пестрые узоры в калейдоскопе.
Полулежа, обессиленный, задыхающийся, Моррель уже не чувствовал в се- бе ничего живого, кроме единственной грезы: ему казалось, что он несется на всех парусах к тому смутному бреду, которым начинается иная безвест- ность, именуемая смертью.
Он снова попытался протянуть руку графу, но на этот раз рука даже не пошевельнулась; он хотел сказать последнее прости, но отяжелевший язык был недвижим, словно камень, замыкающий гробницу.
Его утомленные глаза невольно закрылись; но сквозь сомкнутые веки ему мерещился неясный образ, и он его узнал, несмотря на темноту.
Это был граф; он подошел к одной из дверей и открыл ее.
И в ту же минуту ослепительный свет, сиявший в соседней комнате, или, вернее, в сказочном замке, озарил залу, где Моррель предавался своей сладостной агонии.
На пороге, разделявшем эти две залы, появилась женщина дивной красо- ты.
Бледная, с нежной улыбкой, она казалась ангелом милосердия, заклинаю- щим ангела мщения.
"Небо открывается мне? - подумал Максимилиан, приподымая веки. - Этот ангел похож на того, которого я потерял".
Монте-Кристо указал девушке на кресло, где лежал Моррель.
Она приблизилась к нему, сложив руки, с улыбкой па устах.
- Валентина! - крикнул Моррель из глубины души.