- Неустанно, - прошептал аббат.
- И вы нашли способ? - живо спросил нтес.
- Нашел, если бы на галерею поставили часового, который был слеп и глух.
- Он будет и слеп и глух, - отвечал Эдмон с твердоью, испугавшей аббата.
- Нет, нет, - крикнул он, - это невозможно!
Дантес хотел продолжать этот разговор, но аббат покачал головой и нстал отвечать.
Прошло три месяца.
- Вы сильный? - спросил однажды Дантеса аббат.
нтес вместо ответа взял долото, согнул его подковой и снова выпря- мил.
- Дадите честное слово, что убьете часового только в случае крайней необходимости?
- Даю честное слово.
- Тогда мы можем исполнить наше намерение, - сказал аббат.
- А сколько потребуется времени на то,тобы его исполнить?
- Не меньше года.
- И можно приняться за рату?
- Хоть сейчас.
- Вот видите, мы потеряли целый год! - вскричал Дантес.
- По-вашему, потеряли?
- Простите меня, ради бога! - воскликнул Эдмон, покраснев.
- Полно! - сказал аббат. - Человек всегда только человек, а вы еще один из лучших, каких я знавал. Так слушайте, вот мой план.
И аббат показал Дантесу сделанный им чертеж; то был план его камеры, камеры Дантеса и прохода, соединявшего их. Посредине этого прохода от- ветвляя боковой ход, вроде тех, какие прокладывают в рудниках. Этот бокой ход кончался под галереей, где шагал часовой; тут предполагалось сдать широкую выемку, подрывая и расшатывая одну из плит, образующих пол галереи: в нужную минуту плита осядет под тяжестью солдата, и он провалится в выемку; оглушенный падением, он не в силах будет защи- щаться, и в этот миг Дантес кинется на негосвяжет, заткнет ему рот, и оба узника, выбравшись через окно галереи, спустятся по наружной стене при помощи веревочной лестницы и убегут.
Дантес захлопал в ладоши, и глаза его заблистали радостью; план был так прост, что непременно должен был удаться.
В тот же день наши землекопы принялись за работу; они трудились тем более усердно, что этот труд следовал за долгим отдыхом и, по-видимому, отвечал заветному желанию каждого из них.
Они рыли без устали, бросая работу только в те часы, когда принуждены были возвращаться к себе ждать посещения тюремщика. Впрочем, они нау- чились уже издали различать его шаги, и ни одного из них ни разу не зас- тали врасплох. Чтобы земля, вынутая из нового подкопа, не завалила ста- рый, они выкидывали ее понемногу и с невероятными предосторожностями в окно камеры Дантеса или Фариа; ее тщательно измельчали в порошок, и ноч- ной ветер уносил ее.
Более года ушло на эту работу, выполненную долотом, ножом и деревян- ным рычагом; весь этот год аббат продолжал учить Дантеса, говорил с ним то на одном, то на другом языке, расскавал ему историю народов и тех великих людей, которые время от времени оставляют за собою блистательный след, называемый славою. К тому же аббат, как человек светский, принад- лежавший к высшему обществу, в обращении своемохранял какую-то груст- ную величавость; Дантес благодаря врожденной переимчивости сумел усвоить изящную учтивость, которой ему недоставало, аристократические манеры, приобретаемые обычно только в общении с выими классами или в обществе просвещенных людей.
Через пятнадцать сяцев проход был вырыт; под галереей была сделана выемка; можно было слышать шаги часового, расхаживавшего взад и вперед; и узники, вынужденные для успешности побега ждать темной и безлунной но- чи, боялись одного: что земля не выдержит и сама прежде времени осыплет- ся под ногами солдата. Чтобы предотвратить эту опасность, узники подста- вили подпорку, которую нашли в фундаменте.
Дантес как раз был занят этим, когда вдруг услышал, что аббат Фариа, остававшийся в его камере, где он обтачивал гвоздь, пдназначенный для укрепления веревочной лестницы, зовет его испуганныголосом. Дантес по- спешил к нему и увидел, что аббат стоит посреди камеры, бледный, в поту, с судорожно стиснутыми руками.
- Боже мой! - вскрикнул Дантес. - Что такое? Что с вами?
- Скорей, скорей! - сказал аат. - Слушайте!
Дантес посмотрел на посеревшее лицо аббата, на его глаза, окруженные синевой, на белые губы, на взъерошенные волосы и в страхе выронил из рук долото.
- Что училось? - воскликнул он.
- Я погиб! - сказал аббат. - Слушайте. Мною овладевает страшная, быть может, смертельная болезнь; припадок начинается, я чувствую; я уже испы- тал это за год до тюрьмы. Есть только одно средство против этой болезни, назову вам его; бегите ко мне, поднимите ножку кровати, она полая, ней вы найдете пузырек с красным настоем. Принесите его сюда... или, нет, нет, постойте! Меня могут застать здесь; помогите мне дотащиться к себе, пока у меня есть еще силы. Кто знает, ч может случиться и сколько времени продолжится припадок.
Дантес не потерял присутствия духа, несмотря на страшное несчастье, обрушившееся на него; он спустился в подкоп, таща за собой бедного абба- та; с неимоверными усилиями он довел больного до его камеры и уложил в постель.
- Благодарю, - сказал аббат, дрожа всем телом, как будто он только что вышел из холодной воды. Припадок сейчас начнется, я буду в каталеп- сии; может быть, будуежать без движения, не издавая ни единого стона, а может быть, на губах выступит пена, я бу корчиться и кричать. Сде- лайте так, чтобы не было слышно моих криков; это самое важное; иначе ме- ня, чего доброго, переведут в другую камеру, и нас разлучат навеки. Ког- да вы увидите, что я застыл, окостенел, словом, все равно что мертвец, тогда - только тогда, слышите? - разожмите мне зубы ножом и влейте в рот десять капель настоя; и, может быть, я очнусь.
- Может быть- скорбно воскликнул Дантес.
- Помогите! Помогите! - закричал аббат. - Я... я ум...
Припадок начался с такой быстротой и силой, что несчастный узник не успел даже кончить начатого слова. Тень мелькнула на его челе, быстрая и мрачная, как морская буря; глаза раскрылись, рот искривился, щеки побаг- ровели; он бился, рычал, на губах выступила пена. Исполняя о приказа- ние, Дантес зажал ему рот одеялом. Так продолжалось два часа. Наконец, бесчувственный, как камень, холодный и бледный, как мрамор, беспомощный, как растоптанная былинка, он забился в последних судорогах, потом вытя- нулся на постели и остался недвижим.
Эдмон ждал, пока эта мнимая смерть завладеет всем телом и оледенит самое сердце. Тогда он взял нож, просунул его между зубами, с величайши- ми усилиями разжал стиснутые челюсти, влил одну за другой десять капель красного настоя и стал ждать.
Прошел час, старик не шевелился Дантес испугался, что ждал слишком долго, и смотрел на него с ужасом, схватившись за голову. Наконец, лег- кая краска показалась на щеках; в глазах, все время остававшихся откры- ты и пустыми, мелькнуло сознание; легкий вздох вылетел из уст; старик пошевелился.
- Спасен! Спасен! - закричал Дантес.
Больной еще не мог говорить, но с явной тревогой протянул руку к две- ри. Дантес насторожился и услышал шаги тюремщика. Было уже семь часов, а Дантесу было не до того, чтобы следить за временем.
Эдмон бросился в подкоп, заложил за собою камень и очутился в своей камере.
Через несколько мгновений дверь отворилась, и тюремщик, как и всегда, увидал узника сидящим на постели.
Едва успел он выйти, едва затих шум его шагов, как Дантес, терзаемый беспокойством, забыв про обед, поспешил обратно и, подняв камень, воро- тился в камеру аббата.
Аббат пришел в чувство, но еще лежал пластом, совершенно обессилен- ный.
- Я уж думал, что больше не увижу вас, - сказал он Эдмону.
- Почему? - спросил тот. - Разве вы боялись умереть?
- Нет; но все готово к побегу, и я думал, что вы убежите.
Краска негодования залила щеки Дантеса.
- Без вас! - вскчал он. - Неужели вы в самом деле думали, что я на это способен?
- Теперь вижу, что ошибался, - сказал больной. - Ах, как я слаб, раз- бит, уничтожен!
- Не падайте духом, силы восстановятся, - сказал Дантес, садясь возле постели аббата и беря его за руки.
Аббат покачал головой.
- Последй раз, - сказал он, - припадок продолжался полчаса, после чего мне захотелось есть, и я встал без посторонней помощи, а сегодня я не могу пошевелить ни правой ногой, ни правой рукой; голова у меня тяже- лая, что указывает на кровоизлияние в мозг. При третьем припадке меня разобьет паралич или я сразу умру.
- Нет, нет, успокойтесь, вы не умрете; третий припадок, если и будет, застанет вас на свободе. Тогда мы вас вылечим, как и втот раз, и даже лучше; ведь у нас будет все необходимое.
- Друг мой, - отвечал старик, - не обманывайте себя; этот припадок осудил меня на вечное заточение: для побега надо уметь ходить...
- Так что ж? Мы подождем неделю, месяц, два месяца, если нужно; тем временем силы воротятся к вам; все готово к нашему побегу; мы можем сами выбрать день и час. Как только вы почувствуете, что можете плавать, мы тотчас же бежим.
- Мне уже больше не плавать, - отвечал Фариа, - эта рука парализова- на, и не на один день, а навсегда. Поднимите ее, и вы увидите, как она тяжела. Дантес поднял руку больного; она упала, как камень. Он вздохнул.
- Теперь вы убедились, Эдмон? - сказал Фариа. - Верьте мне, я знаю, что говорю. С первого приступа моей болезни я не переставал думать о ней. Я ждал ее, потому что она у меня наследственная - мой отец умер при третьем припадке, дед тоже. Врач, который дал мне рецепт настоя, а это не кто иной, как знаменитый Кабанис, предсказал мне такую же участь.
- Врач ошибается, - воскликнул Дантес, - а паралич ваш не помешает нам: я возьму вас на плечи и поплыву вместе с вами.
- Дитя, - сказал бат, - вы моряк, вы опытный пловец, стало быть, вы должны знать, что ловек с такой ношей недалеко уплывет в море. Бросьте обольщать себя пустыми надеждами, которым не верит даже ше доброе сердце. Я останусь здесь, пока не пробьет час моего освобождения, час смерти. А вы спасайтесь, бегите! Вы молоды, ловки и сильны; не считай- тесь со мной, я возвращаю вам ваше честное слово.
- Хорошо, - сказал Дантес. - В таком случае и я остаюсь.
Он встал и торжественно простер руку над стариком:
- Клянусь кровью Христовой, что не оставлю вас до вашей смерти.