- Надеюсь, что так, - отвечал Кадрусс, щеки которого пылали от надеж- ды и алчности.
- Я вас слушаю, - произнес аббат.
- Постойте, - сказал Кадрусс, - нас могут некстати прервать, и это будет неприятно. Притом же другим незачем знать, что вы были здесь.
Он подошел к двери, запер ее и для большей верности наложил ночной засов. Между тем аббат выбрал себе удобное местечко; он уселся в уголок, чтобы оставаться в тени, в то время как свет будет падать на лицо собе- седника. Опустив голову и сложив, или, вернее, стиснув руки, он весь превратился в слух.
Кадрусс придвинул табурет и сел против него.
- Помни, что не я тебя заставила! - послышался дрожащий голос Каркон- ты, словно она видела сквозь половицы, что происходит внизу.
- Ладно, ладно, - сказал Кадрусс, - довольно; я все беру на себя.
И он начал
VI. РАССКАЗ КАДРУССА
- Прежде всего, - сказал Кадрусс, - я должен просить вас, господин аббат, дать мне одно обещание.
- Как? - спросил аббат.
- Если вы когда-нибудь воспользуетесь сведениям которые я сообщу, то никто не должен знать, что вы получили их от меня, люди, о которых я буду говорить, богаты и могущественны, и если они дотронутся до меня хоть пальцем, то раздавят меня, как стекло.
- Будьте спокойны, друг мой, - сказал аббат, - я священник, и тайны умирают в моей груди; помните, что у нас нет другой цели, как только достным образом исполнить последнюю волю нашего друга Говорите, не ща- дя никого, но и без ненависти, говорите правду, только правду Я не знаю и, вероятно, никогда не узнаю тех людей, о которых вы мне расскажете. К тому же я итальянец, а не француз, принадлежу богу, а не людям; я возв- ращаюсь в ой монастырь, из которого вышел единственно, чтобы исполнить последнюю волю умершего.
Эти убедительные доводы, по-видимому, вселили в Кадрусса немного уве- ренности.
- В таком случае я хочу, я должен разуверить вас в этой дружбе, которую бедный Эдмон считал такой искренней и верной.
- Прошу вас, начните с его отца, - сказал аббат. - Эдмон много гово- рил мне о старике, он питак нему горячую любовь.
- Это печальная история, - сказал Кадрусс, качая головой, - начало вы, верно, знаете.
- Да, - отвечал аббат. - Эдмон рассказал мне все, что было до той ми- нуты, когда его арестовали в маленьком трактире в окрестностях Марселя.
- В "Резерве"! Я как сейч все это вижу.
- Ведь это был чуть ли не день обручения?
- Да, и обед, весело начавшийся, кончился печально: вошел полицейский комиссар с четырьмя солдатами и арестовал Дантеса.
- На этом и кончаются мои сведения, - сказал священник. - Дантес знал только то, что относилось лично к нему, потому что он никогда уже больше не видел никого из тех, кого я вам назвал, и ничего о них не слыхал.
- Так вот. Когда Дантеса арестовали, госпин Моррель поспешил в Мар- сель, чтобы узнать, в чем дело, и получил ень грустные сведения. Ста- рик отец возвратился домой один, рыдая, снял с себя парадное платье, це- лый день ходил взад и вперед по комнате так и не ложился спать. Я жил тогда под ним и слышал, как он всю ночходил по комнате, признаться, я и сам не спал: горе несчастного отцачень меня мучило, и каждый его шаг разрывал мне сердце, словно он и в самом деле наступал мне на грудь.
На другой день Мерседес пришла в Марсель просить господина де Вильфор о заступничестве; она ничего но добилась, но заодно зашла проведать ста- рика, увидев его таким мрачным и унылым и узнав, что он не спал всю ночь и ничего не ел со вчерашнего дня, она хотела увести его с собой, чтобы позаботиться о нем. Но старик ни за что не соглашался.
"Нет, - говорил он, - я не покину своего дома. Мой бедный сын любит меня больше всех на свете, и, если его выпустят из тюрьмы, он прибежит первым делом ко мне. Что он скажет, если не найдет меня дома?"
Я слыл все это, стоя на площадке лестницы, потому что очень хотел, чтобы Мерседес уговорила старика пойти с нею Его беспокойные шаги, весь день раздававшиеся над моей головой, не дали мне ни минуты покоя.
- А разве вы сами не заходили к старику, чтобы его утешить? - спросил священник.
- Ах, господин аббат! - отвечал Кадрусс. - Можно утешать того, кто ищет утешения; а он его не искал. Притом же, право не знаю почему, но мне казалось, что он не хочет меня видеть. Впрочем, однажды ночью, услы- шав его рыдания, я не выдержал и поднялся наверх; но когда я подошел к двери, уже не плакал, а молился. Каких он только не находил красноре- чивых слов и жалобных выражений, я вам и сказать не могу, господин аб- бат; это было больше, чем молитва, больше, чем скорбь; и так как я не святоша и не люблю иезуитов, то я сказал себе: "Счастье мое, что я один и что бог не дал мне детей; если бы я был отцом и чувствовал такую скорбь, как этот несчастный старик, то, не находя в памяти и в сердце всего того, что он говорит господу богу, я бы прямехонько пошел и бро- сился в море, чтобы уйти от страданий".
- Бедный отец! - прошептал священник.
- С каждым днем он все больше уединялся; часто господин Моррель Мерседес приходили навестить его, но дверь его была заперта; я знал, что он дома, но он не отвечал им. Однажды, когда он, против своего обыкнове- ния, принял Мерседес и бедная девушка, сама в полном отчаянии, пыталась ободрить его, он сказал:
"Поверь мне, дочь моя, он умер; не нам его ждать, а он нас ждет; мне хорошо, потому что я много старше тебя и, конечно, первый с ним встре- чусь".
Как бы человек ни был добр, он перестает навещать людей, на которых тяжело смотреть. Кончилось тем, что старик Дантес остался в полном оди- ночестве. Я больше не видел, чтобы кто-нибудь подымался к нему, кроме каких-то неизвестных людей, которые время от времени заходили к нему и затем потихоньку спускались с узлами. Я скоро догадался, что было в этих узлах: он продавал мало-помалу все, что имел, для насущного хлеба. Нако- нец, бедняга дошел до своего последнего скарба. Он задолжал за квартиру; хозяин грозился выгнать его; он попросил подождать еще неделю, и тот согласился; я знаю это от самого хозяина, он зашел ко мне, выходя от старика.
После этого я еще три дня слышал, как он по-прежнему расхаживает по комнате, но на четвертый день я уже ничего не слыхал. Я решил зайти к нему; дверь была заперта. В замочную скважину я увидел его бледным и из- нуренным и подумал, что он захворал; я уведомил господина Морреля и по- бежал за Мерседес. Оба тотчас же пришли. Господин Моррель привел с собой доктора; доктор нашел у больного желудочно-кишечное воспаление и предписал ему диету. Я был при этом, господин аббат, и никогда не забуду ул- ки старика, когда он услышал это предписание. С тех пор он уже не запи- рал двери: у него было законное основае не есть; доктор предписал ему диету.
У аббата вырвался подавленй стон.
- Мой рассказ вас занимает, господин аббат? - спросил Кадрусс.
- Да, - отвечал аббат, - он очень трогателен.
- Мерседес пришла во второй раз; она нашла в нем такую перемену, что, как и в первый раз, хотела взять его себе. Господин Моррель был того же мнения и хотел перевезти его силой. Но старик так страшно кричал, о они испугались. Мерседес осталась у его постели, а господин Моррель ушел, сделав ей знак, что оставляет кошелек с деньгами на камине. Но старик, вооруженный докторским предписанием, ничего не хотел есть. Нако- нец, после девятидневного поста он умер, проклиная тех, кто был причиной его несчастья. Он говорил Мерседес:
"Если вы когда-нибудь увидите Эдмона, скажите ему, что я умер благос- ловляя его".
Аббат встал, прошелся два раза по комнате, прижимая дрожащую руку к пересохшему горлу.
- И вы полагаете, что он умер...
- С голоду,осподин аббат, с голоду! - отвечал Кадрусс. - Я в этом так же уверен, как в том, что мы с вами христиане.
Аббат судорожно схватил наполовину полный стакан с водой, выпил его залпом и с покрасневшими глазами и бледным лицом снова сел на свое мес- то.
- Согласитесь, что это большое несчастье, - сказал он глухим голосом.
- Тем более, что не г, а люди ему причиной.
- Перейдемте же к этим людям, - сказал аббат. - Но помните, - добавил он почти угрожающим голосом, - что вы обязали сказать мне все. Так что же эти люди, которые умертвили сына отчаянием, а отца голодом?
- Двое его завистников: один - из-за любви, другой - из честолюбия: Фернан и Данглар.
- До чего довела их зависть? Говорите!
- Они донесли на Эдмона, что он бонапартистский агент.
- Но о из них донес на него?" Кто подлинный виновник?
- Оба, господин аббат; один написал письмо, другой отнес его на поч- ту.
- А где было написано это письмо?
- В самом "Резерве", накануне свадьбы.
- Так и есть! - прошептал аббат. - О Фариа, Фариа! Как ты знал людей и их дела!
- Что вы говорите? - спросил Кадрусс.
- Ничего, - отвечал аббат, - продолжайте.
- Данглар написал донос левой рукой, чтобы не узнали его почерка, а Фернан отнес на почту.
- Но и вы были при этом! - воскликнул вдруаббат.
- Я? - отвечал удивленный Кадрусс. - Кто вам сказал, что я был при этом?
Аббат увидел, что зашел слишком далеко.
- Никто не говорил, - сказал он, - но, чтобы знать такие подробности, нужно было быть при этом.
- Вы правы, - сказал Кадрусс глухим голосом, - я был при этом.
- И вы не воротивились этой гнусности? - сказал аббат. - Тогда вы их сообщник.
- Господин аббат, - отвечал Кадрусс, - они напоили меня до того, что я почти совсем лишился рассудка. Я видел все, как в тумане. Я говорил им все, что может сказать человек в таком состоянии, но они отвечали мне, что это только шутка с их стороны и что эта шутка не будет иметь никаких последствий.
- Но на следующий день, сударь, на следующий день вы увидели, что она все же имела последствия. Однако вы промолчали, хотя были при том, как арестовали Дантеса.
- Да, господин аббат, я был при этом и хотел говорить; я хотел все рассказать, но Данглар удержал меня.
"А если окажется, - сказал он мне, - что он виновен, что он в самом деле был на Эльбе и ему поручили передать письмо бонапартистскому коми- тету в Париже, если это письмо при нем найдут, то ведь на его заступни- ков будут смотреть, как на его сообщников".