Старик умер, как я вам уже сказал. Если бы он остался жив, то, может быть, Мерседес никогда не вышла бы за Другого. Старик стал бы упрекать ее в неверности. Фернан понимал это. Узнав о смерти старика, он возвра- тился. На этот раз он явился в чине поручика. В первое свое возвращение он не сказал Мерседес ни слова любви; во второе он напомнил ей, что любит ее. Мерседес попросила у него еще полгода срока на то, чтобы ждать и оплакивать Эдмона.
- Правда, - сказал аббат с горькой улыбкой, - ведь это составляло це- лых полтора года! Чего еще может требовать самый страстно любимый чело- век? - И он тихо прибавил про себя слова английского поэта: "Frailty, thy name is waman [15]"
- Через полгода, - продолжал Кадрусс, - они обвенчались в Аккульской церкви.
- Это та самая церковь, где она должна была венчаться с Эдмоном, - прошептал аббат, - она переменила жениха, только и всего.
- Итак, Мерседес вышла замуж, - продолжал Кадрусс. - Хоть она и каза- лась спокойной, она все же упала в обморок, проходя мимо "Резерва", где полтора года тому назад праздновали ее обручение с тем, кого она все еще любила в глубине своего сердца.
Фернан обрел счастье, но не покой; я видел его в эту пору; он все время боялся возвращения Эдмона. Поэтому он поспешил увезти жену по- дальше и уехать самому. В Каталанах было слишком много опасностей и слишком много воспоминаний.
Через неделю после свадьбы они уехали.
- А пос вы когда-нибудь встречали Мерседес? - спросил священник.
- Да, я видел ее во время испанской войны, в Перпиньяне, где Фернан ее оставил; она тогда была занята воспитанием сына.
Аббат вздрогнул.
- Сына? - спросил он.
- Да, - отвечал Кадрусс, - маленького Альбера.
- Но если она учила сына, - продолж аббат, - так стало быть она са- ма получила образование? Мне помнится, Эдмон говорил е, что это была дочь простого рыбака, красавица, но необразованная.
- Неужели он так плохо знал свою невесту? сказал Кадрусс, - Мерсе- дес могла бы стать королевой, господин аббат, если бы корона всегда вен- чала самые прекрасные и самые умные головы. Судьба вознесла ее высоко, и она сама становилась все выше и выше. Она училась рисованию, училась всему. Впрочем, между нами будь сказано, по-моему, она занималась всем этим, только чтобы отвлечь свои мысли, чтобы забыться. Она забивала свою голову, чтобы не слышать того, чем было полно ее сердце. Но теперь со всем этим, должно быть, покончено, - продолжал Кадрусс, - богатство и почет, наверное, утешили ее. Она богата, знатна, а между тем...
Кадрусс остановился.
- о? - спросил аббат.
- Между тем я уверен, что она несчастлива, - сказал Кадрусс.
- Почему вы так думаете?
- А вот почему: когда я очутился в бедственном положении, я подумал,е помогут ли мне чем-нибудь мои прежние друзья. Я пошел к Данглару, но он даже не принял меня. Потом я был У Фернана: он выслал мне через лакея сто франков.
- Так что вы ни того, ни другого не видели?
- Нет; но графиня де Морсер меня видела.
- Каким образом?
- Когда я выходил, к моим ногам упал кошеле в нем было двадцать пять луидоров. Я быстро поднял голову и увидел Мерседес: она затворяла окошко.
- А господин де Вильфор? - спросил аббат.
- Этот никогда не был моим другом, а я и не знал его вовсе и ни о чем не мог его просить.
- А не знаете ли вы, что с ним сталось и в чем заключалось его учас- тие в беде, постигшей Эдмона?
- Нет; знаю только, что спустя некоторое время, после того как он арестовал Эдмона, он женился на мадемуазель де Сен-Меран и вскоре уехал из Марселя. Наверное, счастье улыбнулось ему так же, как и остальным; наверное, он богат, как Данглар, и занимает так же высокое положение, как Фернан; вы видите, один только я остался в нищете, в ничтожестве, позабытый богом.
- "Вы ошибаетесь, мой друг, - сказал аббат. - Нам кажется, что бог забыл про нас, когда его правосудие медлит; но рано или поздно он вспо- минает о нас, и вот тому доказательство.
При этих словах аббат вынул алмаз из кармана и протянул его Кадруссу.
- Вот, мой друг, - сказал он, - возьмите этот алмаз, он принадлежит вам.
- Как! Мне одному? - вскричал Кадрусс. - Что вы, господин аббат! Вы смеетесь надо мной?
- Этот алмаз требовалось разделить между друзьями Эдмона. У Эдмона был один только друг, значидележа быть не может. Возьмите этот алмаз и продайте его; как я вам уже сказал, он стоит пятьдесят тысяч франков, и эти деньги, я надеюсь, спут вас от нищеты.
- Господин аббат, - сказал Кадрусс, робко протягивая руку, а другою отирая пот, градом катившийся по его лицу, - господин аббат, не шутите счастьем и отчаянием человека!
- Мне знакомо и счастье и отчаяние, и я никогда не стал бы шутить этими чувствами. Берите же, но взамен...
Кадрусс, уже прикоснувшийся, к алмазу, отдернул руку.
Аббат улыбнулся.
- ..замен, - продолжал он, - отдайте мне кошелек, который господин Моррель оставил на камине у старика Дантеса; вы сказали, что он все еще у вас.
Кадрусс, все более удивляясь, подошел к большому дубовому шкафу, открыл его и подал аббату длинный кошелек из выцветшего красного шелка, стянутый двумя когдато позолоченными медными кольцами.
Аббат взял кошелек и отдал Кадруссу алмаз.
- Вы поистине святой человек, господинббат! - воскликнул Кадрусс. - Ведь никто не знал, что Эдмон отдал вамтот алмаз, и вы могли бы оста- вить его у себя.
"Ага! - сказал про себя аббат, - сам-то ты, видно, так бы и посту- пил!"
Аббат встал, взял шляпу и перчатки.
- Послушайте! - сказал он. - Все, что вы мне ссказали, сущая прав- да? Я могу верить вам вполне?
- Вот, господин аббат, - сказал Кадрусс, - здесь в углу висит святое распятие; там, на комоде, лежит евангелие моей жены. Откройте эту книгу, и я поклянусь вам на ней, перед лицом распятия, поклянусь вам спасением моей души, моей верой в Спасителя, что я сказал вам все, как было, в чности так, как ангел-хранитель скажет об этом на ухо господу богу день Страшного суда!
- Хорошо, - сказал аббат, которого искренность, звучавшая в голосе Кадрусса, убедила в том, что тот говорит правду, хорошо; желаю, чтобы эти деньги пошли вам на пользу! Прощайте. Я снова удаляюсь от людей, ко- торые причиняют друг другу так много зла.
И аббат, с трудом отделавшись от вторженных излияний Кадрусса, сам снял засов с двери, вышел, сел на лошадь, поклонился еще раз трактирщи- ку, расточавшему многословные прощаные приветствия, и ускакал по той же дороге, по которой приехал.
бернувшись, Кадрусс увидел стоявшую позади него Карконту, еще более бледную и дрожащую, чем всегда.
- Верно я слышала? - сказала она.
- Что? Что он отдал алмаз нам одним? - сказал Кадрусс, почти обезу- мевший от радости.
- Да.
- Истинная правда, алмаз у меня.
Жена посмотрела на него, потом сказала глухим голосом:
- А если он фальшивый?
Кадрусс побледнел и зашатался.
- Фальшивый! - прошептал он. - Фальшивый... А чего ради он стал бы давать фальшивый алмаз?
- Чтобы даром "выманить у тебя твои тайны, болван!
Кадрусс, сраженный таким предположением, окаменел на месте. Муту спустя он схватил шляпу и надел ее поверх красного платка, повязанного вокруг головы.
- Мы это сейчас узнаем, - сказал он.
- Как?
- В Бокере ярмарка; там есть приезжие ювелиры из Парижа; я пойду по- кажу им алмаз. Ты, жена, стереги дом; через два часа я вернусь.
И Кадрусс выскочил на дорогу и побежал в стору, противоположную той, куда направился незнакомец.
- Пятьдесят тысяч франков! - проворчала Карконта, оставшись одна. - Это деньги... но не богатство.
VII. РЕМНЫЕ СПИСКИ
На другой день после того, как на дороге между Бельгардом и Бокером происходила описанная нами беседа, человек лет тридцати, в василькового цвета фраке, нанковых панталонах и белом жилете, по осанке выговору чистокровный англичанин, явился к марсельскому мэру.
- Милостивый государь, - сказал он, - я старший агент римского бан- кирского дома Томсон и Френч; мы уже десять лет состоим в сшениях с марсельским торговым домом "Моррель и Сын". У нас с этой фиой в оборо- тах до ста тысяч франков, и вот, услышав, что ей грозит банкротство, мы обеспокоены. А потому я нарочно приехал из Рима, чтобы попросить у вас сведений об этом торговом доме.
- Милостивый государь, - отвечал мэр, - мне действительно известно, что за последние годы господина Морреля словно преследует несчастье: он потерял один за другим четыре или пять кораблей и понес убытки от нес- кольких банкротств. Но хотя он мне самому должен около десяти тысяч франков, я все же не считаю возможным давать вам какие-либо сведения об его финансовом положении. Если вы спросите меня как мэра, какого я мне- ния о господине Морреле, я вам отвечу, что это человек самой строгой честности, выполнявший до сих пор все свои обязательства с величайшей точностью. Вот все, что я могу вам сказать о нем. Если вам этого недос- таточно, обратитесь к господину де Бовиль, инспектору тюрем, улица Но- айль, дом номер пятнадцать. Он поместил в эту фирму, если не ошибаюсь, двести тысяч франков, и если и вправдумеется повод для каких-нибудь опасений, то, поскольку эта сумма гораздо значительнее моей, вы, вероят- но, получите от него по этому вопросу более обстоятельные сведения.
Англичанин, по-видимому, оценил деликатность мэра, поклонился, вышел и походкой истого британца направился на указанную ему улицу.
Господин де Бовиль сидел у себя в кабинете. Англичанин, увидев его, сделал удивленное движение, словно нв первый раз встречался с инспек- тором. Но господин де Бовиль был в таком отчаянии, что все его умствен- ные способности явно поглощала одна-единственная мысль, позволявшая ни его памяти, ни его воображению блуждать в прошлом. Англичанин с обыч- ной для его нац флегматичностью задал ему почти слово в слово тот же вопрос, что и марсельскому мэру.