- Да, я это знаю, - отвечал англичанин, - но будем говорить отовен- но, как подобает честным людям. Скажите: можете вы заплатить и по этим обязательствам с такой же точностью?
Моррель вздрогнул, но с твердостью посмотрел в лицо собеседнику.
- На такой откровенный вопрос должно и оечать откровенно, - сказал он. - Да, сударь, я заплачу по ним, если,ак я надеюсь, мой корабль благополучно прибудет, потому что его пбытие вернет мне кредит, кото- рого меня лишили постигшие меня неудачи; но если "Фараон", моя последняя надежда, потерпит крушение...
Глаза несчастного арматора наполнилось слезами.
- Итак, - азал англичанин, - если эта последняя надежда вас обма- нет?..
- Тогда, - продолжал Моррель, - как ни тяжело это выговорить... но, привыкнув к несчастью, я должен привыкнуть и к стыду... тогда, вероятно, я буду вынужден прекратить платежи.
- Разве у вас нет дрей, которые могли бы вам помочь?
Моррель печально улыбнулся.
- В делах, сударь, не бывает друзей, вы это знаете; есть только кор- респонденты.
- Это правда, - прошептал англичанин. - Итак, у вас остается только одна надежда?
- Только одна.
- Последняя?
- Последняя.
- И, если эта надежда вас обманет...
- Я погиб, безвозвратно погиб.
- Когда я шел к вам, то какой-то корабль входил в порт.
- Знаю, сударь; один из моих служащих, оставшийся мне верным в моем несчастье, проводит целые дни в бельведере, на крыше дома, в надежде, что первый принесет мне радостнуюесть. Он уведомил меня о прибытии ко- рабля.
- И это не ваш корабль?
- Нет, это "Жиронда", корабль из Бордо. Он также пришел из Индии; но это не мой.
- Может быть, он знает, где "Фараон", и привез вам какое-нибудь из- вестие о нем?
Признаться вам? Я почти столь же страшусь вестей о моем корабле, как неизвестности. Неизвестность - всетаки надежда.
Помолчав, г-н Моррель прибавил глухим голосом:
- Такое опоздание непонятно; "Фараон" вышел из Калькутты пятого фев- раля; уже больше месяца, как ему пора быть здь.
- Что это, - вдруг сказал англичанин, прислушиваясь, - что э за шум?
- Боже мой! Боже мой! - побледнев, как смерть, воскликнул Моррель. - Что ещелучилось?
С лестницы в самом деле доносился громкий шум; люди бегали взад и вперед; раздался даже чей-то жалобный вопль.
Моррель встал было, чтобы отворить дверь, но силы изменили ему, и он снова устился в кресло.
Они остались сидеть друг против Друга, Моррель - дрожа всем телом, незнакомец - глядя на него с выражением глубокого сострадания. Ш прек- ратился, но Моррель, видимо, ждал чего-то: этот шум имел свою причину, которая лжна была открыться.
Незнакомцу показалось, что кто-то тихо поднимается по лестнице и что на площадке остановилось несколько человек.
Потом он услышал, как в замок первой двери вставили ключ и как она заскрипела на петлях.
- Только у двоих есть ключ от этой двери, - прошептал Моррель, - у Коклеса и Жюли.
В ту же минуту отворилась вторая дверь, и на пороге показалась Жюли, бледная и в слезах.
Моррель встал, дрожа всем лом, и оперся на ручку кресла, чтобы не упасть. Он хотел заговорить, но голос изменил ему.
- Отец, - сказала девушка, умоляюще сложив руки, - простите вашей до- чери, что она приносит вам дурную весть!
Моррель страшно побледнел;юли бросилась в его объятия.
- Отец, отец! - сказала она. - Не терте мужества!
- "Фараон" погиб? - спросил Моррель сдавленным голосом.
Жюли ничего не ответила, но утвердительно кивнула головой, склоненной на грудь отца.
- А экипаж? - спросил Моррель.
- Спасен, - сказала Жюли, - спасен бдоским кораблем, который только что вошел в порт.
Моррель поднял руки к небу с непередаваемым выжением смирения и благодарности.
- Благодарю тебя, боже! - сказал он. - Ты поразил одного меня!
Как ни хладнокровен был англичанин, у него на глаза навернулись сле- зы.
- Войдите, - сказал Моррель, - войдите; я догадываюсь, что вы все за дверью.
Едва он произнес эти слова, как, рыдая, шла госпожа Моррель; за нею следовал Эмманюель. В глубине, в передней, видны были суровые лица се- ми-восьми матросов, истерзанных и полунагих. При виде этих людей англи- чанин вздрогнул. Он, калось, хотел подойти к ним, но сдержался и, нап- ротив, отошел в самый темный и отдаленный угол кабинета.
Госпожа Моель села в кресло и взяла руку мужа в свои, а Жюли по-прежнему стояла, склонив голову на грудь отца. Эмманюель остался пос- реди комнаты, служа как бы звеном между семейством Моррель и матросами, столпившимися в дверях.
- Каэто случилось? - спросил Моррель.
- Подойдите, Пенелоп, - сказал Эмманюель, - и расскажите.
Старый матрос, загоревший до черноты под тропическим солнцем, подо- шел, вертя в руках обрывки шляпы.
- Здравствте, господин Моррель, - сказал он, как будто бы только вчера покин Марсель и возвратился из поездки в Экс или Тулон.
- Здравствуйте, друг мой, - сказал хозяин, невольно улыбнувшись сквозь слезы, - по где же капитан?
- Что до капитана, господин Моррель, то он захворал и остался в Пальме; но, с божьей помощью, он скоро поправится, и через несколько дней он будет здоров, как мы с вами.
- Хорошо... Теперь рассказывайте, Пепелон, - сказал г-н Моррель.
Пенелоп передвинул жвачку справа налево, прикрыл рот рукойотвернул- ся, выпустил в переднюю длинную струю черноватой слюны, выставил ногу вперед, и, покачиваясь, начал:
- Так вот, господин Моррель, шли мы этак между мысом Бланко и мысом Боядор, и под юго-западным ветром, после того как целую неделю проштиле- вали; и вдруг капитан Гомар дходит ко мне (а я, надобно сказать, был на руле) и говорит мне:
"Дядя Пенелоп, что вы думаете об этих облаках, которые поднимаются там на горизонте?"
А я уж и сам глядел на них.
"Что я о них думаю, капитан? Думаю, что они подымают чуточку быст- рее, чем полагается, и что они больно уж черны для облаков, по замышляю- щих ничего дурного".
"Я такого же мнения, - сказалапитан, - и на всякий случай приму ме- ры предосторожности. Мы слишком много несем паров для такого ветра, какой сейчас подует... Эй, вы! Бом-брамсель и бом-кливер долой!"
И пора было: не успели исполнить команду, как ветер налетел, и ко- рабль начало кренить.
се еще много парусов, - сказал капитан. - Грот на гитовы!"
Через пять минут грот был взят на гитовы, и мы шли под фоком, марсе- лями и брамселями.
"Ну что, дядя Пенелон, - сказал мне капитан, - что вы качает голо- вой?"
"А то, что на вашем месте я велел бы убрать еще".
"Ты, пожалуй, прав, старик, - сказал он, - будет свежий ветер".
"Ну, знаете, капитан, - отвечаю я ему, - про свежий ветер забудьте, это шторм, и здоровый шторм, если я в этом что-нибудь смыслю!"
Надо вам сказать, что ветер летел на нас, как пыль на большой дороге. К счастью, наш капитан знает свое дело.
"Взять два ра у марселей! - крикнул капитан. - Трави булиня, брасо- пить к ветру, марселя долой, подтянуть тали на реях!"
- Этого недостаточно под теми широтами, - внезапно сказал англичанин. - Я взял бы четыре рифа и убрал бы фок.
Услышав этот твердый и звучный голос, все вздрогнули. Пенелон засло- нил рукой глаза и посмотрел на того, кто так смело критиковал распоряже- ния его капитана.
- Мы сделали еще больше, сударь, - сказал старый моряк с некоторым почтением, - мы взяли на гитовы контрбизань и повернули через фордевинд, чтобы идти вместе с бурей. Десять минут спустя мы взяли на гитовы марсе- ля и пошли под одними снастями.
- Корабль был слишком старый, чтобы - так рисковать, - сказал англи- чанин.
- Вот то-то! Это нас и погубило. После двенадцатичасовой трепки, от которой чертям бы тошно стало, открылась течь.
"Пенелон, - говорит капитан, - сдается мне, мы идем ко дну; дай мне руль, старина, и ступав трюм".
Я отдал ему руль, схожу вниз; там было уже три фута воды; я на палу- бу, кричу: "Выкачивай!" Какое там!же было поздно. Принялись за работу; но чем больше мы выкачивали, тем больше ее прибывало.
"Нет, знаете, - говорю я, промаявшись четыре часа, - тонуть так то- нуть, двум смертям не бывать, одной нминовать!"
"Так-то ты подаешь пример, дядя Пенелон? - сказал капитан. - Ну, по- годи же!"
И он пошел в свою каюту и принес пару пистолев.
"Первому, кто бросит помпу, - сказал он, - я раздроблю череп!"
- Правильно, - сказал англичанин.
- Ничто так не придает храбрости, как дельное слово, - продолжал моряк, - тем более что погода успела проясниться и ветер стих; но вода прибывала - не слишком сильно, каких-нибудь дюйма на два в час, но все же прибывала. Два дюйма в с, - оно как будто и пустяки, но за двенад- цать часов это составит по меньшей мере двадцать четыре дюйма, а двад- цать четыре дюйма составляют два фута. Два фута да три, которые мы уже раньше имели, составят пять. А когда у корабля пять футов воды в брюхе, то можно сказать, что у него водянка.
"Ну, - сказал капитан, - теперь довольно, и господин Моррель не может упрекнуть нас ни в чем: мы сделали все, что могли, для спасеникорабля; теперь надо спасать людей. Спускай шлюпку, ребята, и поторапвайтесь!"
- Послушайте, господин Моррель, - продолжал Пенелон, - мы очень люби- ли "Фараона", но как бы моряк ни любил свой корабль, он еще больше любит свою шкуру; аотому мы и не заставили просить себя дважды; к тому же корабль так жалобно скрипел и, казалось, говорил нам: "Да убирайтесь поскорее!" И бедный "Фараон" говорил правду. Мы чувствовали, как он пог- ружается у нас под ногами. Словом, в один миг шлюпка была спущена, и мы, все восемь, уже сидели в ней.
Капитан сошел последний, или, вернее сказать, он не сошел, потому что не хотел оставить корабль; это я схватил его в охапку и бросил товари- щам, после чего и сам соскочил. И в самое время. Едва успел я соскочить, какалуба треснула с таким шумом, как будто дали залп с сорокавосьмипу- шного корабля.
Через десять минут он клюнул носом, потом кормой, пом начал вер- теться на месте, как собака, которая ловит свой хвост. А потом, будьте здоровы! Фью! Кончено дело, и нет "Фараона"!