- Славные люди! - сказал, удаляясь, Моррель. - Дай бог, чтобы ваш но- вый хозяин любил вас так же, как я, и оказался счастливее меня.
Август месяц протек в беспрестанных попытках Морреля восстановить свой прежний кредит или же открыть себе новый. Двадцатого августа в Мар- селе стало известно, что он купил себе место в почтовой карете, и все тотчас решили, что Моррель объявит себя несостоятельным в конце меся- ца и нарочно уезжает, чтобы не присутствовать при этом печальном обряде, котор он, вероятно, препоручил своему старшему приказчику Эмманюелю и казчею Коклесу. Но, вопреки всем ожиданиям, когда наступило 31 авгус- та, касса открылась, как всегда. Коклес сидел за решеткой невозмутимо, как "праведный муж" Горация, рассматривал с обычным вниманием предъявля- емые ему векселя и с обычной своей точностью оплатил их от первого до последнего. Пришлось даже, как предвидел г-н Моррель, погасить два чужих обязательства, и по ним Коклес уплатил с той же аккуратностью, как и по личным векселям арматора. Никто ничего не понимал, и всякий с уп- рямством, свойственным предсказателям печальных событий, откладывал объявление несостоятельности до конца сентября.
Первого сентября Моррель вернулся. Все семейство с большой тревогой ожидало его; от этого путешествия в Париж зависела последняя возможность спасения. Моррель вспомнил о Дангларе, ставшем миллионером и когда-то обязанном ему, потому что именно по его рекомендации Данглар поступил на службу к испанскому банкиру, с которой и началось его быстрое обогаще- ние. По слухам, Данглар владел шестью или восемью миллионами и неограни- ченным кредитом. Данглар, по вынимая ни одного червонца из кармана, мог выручить Морреля. Ему стоило только поручиться за него, и Моррель был бы спасен. Моррель давно уже думал о Дангларе; но из-за какого-то безотчет- ного отвращения Моррель до последней минуты медлил и не прибегал к этому крайнему средству. И он оказался прав, ибо возвратился домой, подавлен- ный унизительным отказом.
Но, переступив порог своего дома, Моррель не обмолвился ни словом жа- лобы или упрека; он со слезами обнял жену и дочьдружески протянул руку Эмманюелю, потом заперся в своем кабинете, в третьем этаже, и потребовал к себе Коклеса.
- На этот раз, - сказали обе женщины Эмманюелю, - мы пропали.
После короткого совещания они решили, что Жюли напишет брату, стояв- шему с полком в Ниме, чтобы он немедленно приехал.
Бедные женщины инстинктивно чувствовали, что им нужно собрать все си- лы, чтобы выдержать грозящий им удар.
К тому же Максимилиан Моррель, хотя ему было только двадцать два го- да, имел большое влияние на отца.
Это был молодой человек прямого твердого нрава. Когда ему пришлось избирать род деятельности, отец не захотел принуждать его и предоставил молодому человеку свободный выбор согласно его вкусам и склонностям. Тот заявил, что намерен поступить на военную службу. Порешив на этом, он прилежно занялся науками, выдержал конкурсный экзамен в Политехническую школу и был назначен подпоручиком в 53-й пехотный полк. Он уже около го- да служил в этом чипе и рассчитывал на производство в поручики. В полку Максимилиан Моррель считался строгим ислнителем не только солдатского, но и человеческого долга, и его прозвали "стоиком". Разумеется, многие из тех, кто награждал его этим прозвищем, повторяли его за другими, даже не зная, что оно означает.
Этого-то молодого офицера мать и сестра и призвали на помощь, чтобы он поддержал их в тяжкую минуту, наступление которой они предчувствова- ли.
Они не ошибались в серьезности положения, ибо через несколько минут после того как г-н Моррель прошел в свой кабинет вместе с Коклесом, Жюли увидела, как казначей выходит оттуда весь едный и дрожащий, с помутив- шимся взглядом.
Она хотела остановить его, когда он проходил мимо, и расспросить; но бедный малый, спускаясь с несвойственной ему поспешностью по лестнице, ограничился тем, что, воздев руки к бу, воскликнул:
- Ах, мадемуазель Жюли! Какое горе! И кто бы мог подумать!
Спустя несколько минут он вернулся, неся несколько толстых счетных книг, бумажник и мешок с деньгами.
Моррель просмотрел счетные книги, раскрыл бумажник и пересчитал деньги.
Весь его наличный капитал равнялся восьми тысячам франков; можно было ожидать к пятому сентября поступления еще четырех-пяти тысяч, что сос- тавляло, в наилучшем случае, актив в четырнадцать тысяч франков, в то время как ему нужно былуплатить по долговым обязательствам двести во- семьдесят семь тысяч пятьсот франков. Не было никакой возможности пред- ложить такую сумму даже в зат.
Однако, когда Моррель вышел к обеду, он казался довольно спокойным. Это спокойствие испугало обеих женшин больше, чем самое глубокое уныние.
После обеда Моррель имел обыкновение выходить из дому; он отправлялся в "Клуб Фокейцев" выпить чашку кофе за чтением "Семафора"; но на этот раз он не вышел из дому и вернулся к себе в кабинет.
Коклес, тот, по-видимому, совсем растерялся. Большую часть дня он просидена камне во дворе, с непокрытой головой, при тридцатиградусной жаре.
Эмманюель пытался ободрить г-жу Моррель и Жюли, но дар красноречия изменил ему. Он слиом хорошо знал дела фирмы, чтобы не предвидеть, что семье Моррель грозит страшная катастрофа.
Наступила ночь. Ни г-жа Моррель, ни Жюли не ложились спать, надеясь, что Моррель, выйдя из кабинета, зайдет к ним. Но они слышали, как он, крадучись, чтобы его не оккнули, прошел мимо их двери.
Они прислушались, по он вошел в свою спальню и запер за собою дверь.
Госпожа Моррель велела дочери лечь спать; потом, через полчаса после того как Жюли ушла, она встала, сняла башмаки и тихо вышла в коридор, чтобы подсмотреть в замочную скжину, что делает муж.
В коридоре она заметила удаляющуюся тень. Это была Жюли, которая, также снедаемая беспокойством, опередила свою мать.
Молодая девушка подошла к г-же Моррель.
- Он пишет, - сказала она.
Обе женщиныез слов поняли друг друга.
Госпожа Моррель наклонилась к замочной скважине. Моррель писал; но госпожа Моррель заметила то, чего не заметила ее дочь: муж писал на гер- бовой бумаге.
Тогда она поняла, что он пишет завещание; она задрожала всем телом, но все же нашла в себе силы ничего не сказать Жюли.
На другой день г-н Моррель казался совершенно спокойным. Он, как всегда, занимался в конторе, как всегда, вышел к завтраку. Только после обеда он посадил свою дочь возле себя, взял обеими руками ее голову и крепко прижал к груди.
Вечером Жюли сказала матери, что хотя отец ее казался спокойм, но сердце у него сильно стучало.
Два следующих дня прошли в такой же тревоге. Четвертого сентября ве- чером Моррель потребовал, чты дочь вернула ему ключ от кабинета.
Жюли вздрогнула, - это требование показалось ей зловещим. Зачем отец отнимал у нее ключ, который всегда был у нее и который у нее в детстве отбирали только в наказание?
Она просительно взглянула на г-на Морреля.
- Чем я провинилась, отец, - сказала она, - что вы отбираете у меня этот ключ?
- Ничем, дитя мое, - отвечал несчастный Моррель, у которого этот простодушный вопрос вызвал слезы на глазах, - нем, просто он мне ну- жен.
Жюли притворилась, что ищет ключ.
- Я, должно быть, оставила его у себя в комнате, - сказала она.
Она вышла из комнаты, но вместо того чтобы идти к себе, она побежала советоваться с Эмманюелем.
- Не отдавайте ключа, - сказал он ей, - и завтра утром по возможности не оставляйте отца одного.
Она пыталась расспросить Эмманюеля, но он ничего не знал или ничего не хотел говорить.
Всю ночь с четвертого на пятое сентября г-жа Моррель прислушивалась к движениям мужа за стеной. До трех часов утра она слышала, как он взвол- нованно шагал взад и вперед по комнате.
Только в три часа он бросился на кровать.
Мать и дочь провели ночь вместе. Еще с вечера они ждали Максимилиана.
В восемь часов утра г-н Моррель пришел к ним в комнату. Он был споко- ен, но следы бессонной ночи запечатлелись на его бледном, осунувшемся лице.
Они не решились спросить его, хорошо ли он спал.
Моррель был ласковее и нежнее с женой и дочерью, чем когда бы то ни было; он не мог наглядеться на Жюли и долго целовал ее.
Жюли вспомнила совет Эмманюеля и хотела проводить отца; но он ласково остановил ее и сказал:
- Останься с матерью.
Жюли настаивала.
- Я требую этого! - сказал Моррель.
В первый раз Моррель говорил дочери: "Я требую"; но онказал это го- лосом, полным такой отеческой нежности, что Жюли не посмела двинуться с места.
Она осталась стоь молча и не шевелясь. Вскоре дверь снова откры- лась, чьи-то руки обняли ее и чьи-то губы прильнули к ее лбу.
Она подняла глаза и вскрикнула от радости.
- Максимилиан! Брат! - воскликнула она.
На этот возглас прибежала г-жа Моррель и бросилась в объятия сына.
- Матушка! - сказал Максимилиан, переводя глаза с матери на сестру. - Что случилось? Ваше письмо испугало меня, и я поспешил приехать.
- Жюли, - сказала г-жа Моррель, - скажи отцу, что приехал Максимили-н.
Жюли выбежала из комнаты, но на первой ступеньке встретила человека с письмом в руке.
- Вы мадемуазель Жюли Моррель? - спросил посланец с сильным итальянс- ким акцентом.
- Да, сударь, это я, - препетала Жюли. - Но что вам от меня угодно? Я вас не знаю.
- Прочтите это письмо, - сказал итальянец, подавая записку.
ли была в нерешительности.
- Дело идет о спасении вашего отца, - сказал посланный. Жюли выати- ла у него из рук письмо.