Быстро распечатав его, она прочла:
"Ступайте немедленно в Мельянские аллеи, войдите в дом N 15, спросите у привратника ключ от комнаты в пятом этаже, войдите в эту комнату, возьмите на камине красный шелковый кошелек и отнесите этот кошелек ва- шему отцу.
Необходимо, чтобы он его получил до одиннадцати часов утра.
Вы обещали слепо повиноваться мне; напоминаю вам о вашем обещании.
Синдбад-Мореход".
Молодая девушка радостно врикнула, подняла глаза и стала искать че- ловека, принесшего ей записку, чтобы расспросить его; но он исчез.
Она принялась перечитывать письмо и заметила приписку. Она прочла:
"Необходимо, чтобы вы исполнили это поручение лично и одни; если вы придете с кем-нибудь или если кто-нибудь придет вместо вас, привратник ответит, что он не понимает, о чем идет речь".
Эта приписка сразу охладила радость молодой девушки. Не угрожает ли ей беда? Нет ли тут ловушки? Она была так невинна, что не знала, какой именно опасности может подвергнуться девушка ее лет; но не нужно знать опасности, чтобы бояться ее; напротив, именно неведомая опасность внуша- ет наибольший страх.
Жюли колебалась; она решила спросить совета.
И по какому-то необъяснимому побуждению пошла искать помощи не к ма- ри и не к брату, а к Эмманюелю.
Она спустилась вниз, рассказала ему, что случилось в тот день, когда к отцу ее явился посланный банкирского дома Томсон и Френч, рассказала про сну на лестнице, про данное ею обещание и показала письмо.
- Вы должны идти, - сказал Эмманюель.
- Идти туда? - прошептала Жюли.
- Да, я вас провожу.
- Но ведь вы читали, что я должна быть одна?
- Вы и будете одна, - отвечал Эмманюель, - я подожду вас на углу Му- зейной улицы; если вы задержитесь слишком долго, я пойду следом за вами, - и горе тому, на кого вы мне пожалуетесь!
- Так вы думаете, Эмманюель, - нерешительно сказала девушка, - что я должна последовать этому приглашению?
- Да. Ведь сказал же вам посланный, что дело идет о спасении вашего отца?
- Спасение от чего, Эмманюель? Что ему грозит? - спросила Жюли.
Эмманюель колебался, но желание укрепить решимость Жюли одержало верх.
- Сегодня пятое сентября, - сказал он.
- Да.
- Сегодня в одиннадцать часов ваш отец должен заплатить около трехсот тысяч франков.
- Да, мы это знаем.
- А кассе у него нет и пятнадцати тысяч, - сказал Эмманюель.
- Что же будет?
- Если сегодня в одиннадцать часов ваш отец не найдет никого, кто пришел бы ему на помощь, то в полдень он должен объявить себя банкротом.
- Идемте, идемте скорей! - взволнованно воскликнула Жюли, увлея за собой Эмманюеля.
Тем временем г-жа Моррель все рассказала сы.
Максимилиан знал, что вследствие несчастий, одно за другим постигших его отца, в образе жизни его семьи произошли значительные перемены, но не знал, что дела дошли до такого отчаянного положения.
Неожиданный удар, казалось, сразил его.
Потом он руг бросился из комнаты, взбежал по лестнице, надеясь най- ти отца в кабинете, и стастучать в дверь.
В эту минуту открылась дверь внизу; он обернулся и увидел отца. Вмес- то того чтобы прямо подняться в кабинет, г-н Моррель прошел сперва в свою комнату и только теперь из нее выходил.
Господин Моррель, увидев сына, вскрикнул от удивления; он не знал об его приезде. Он застыл на месте, прижимая левым локтем какой-то предмет, спрятанный под сюртуком.
Максимилиан быстро спустился по лестнице и бросился отцу на шею; но вдруг отступил, упираясь правой рукой в грудь отца.
- Отец, - сказал он, побледнев, как смерть, - зачем у вас под сюрту- ком пистолеты?
- Вот этого я и боялся... - прошептал Моррель.
- Отец! Ради бога! - воскликнул Максимилиан. - Что значит это оружие?
- Максимилиан, - отвечал Моррель, пристально глядя на сына, - ты муж- чина и человекести; идем ко мне, я тебе все объясню.
И Моррель твердым шагом поднялся в свой кабинет; Максимилиан, шата- ясь, шел за ним следом.
Моррель отпер дверь,ропустил сына вперед и запер дверь за ним; по- том прошел переднюю, подошел к письменному столу, положил на край писто- леты и указал сыну на раскрый реестр.
Реестр давал точную картину положения дел.
Через полчаса Моррель должен был заплатить двести восемьдесят семь тысяч пьсот франков.
В кассе было всего пятнадцать тысяч двести пятьдесят семь франков.
- Читай! - сказал Моррель.
Максимилиан прочел. Он стоял, словно пораженный громом.
Отец не говорил ни слова, - что мог он прибавить к неумолимому приго- вору цифр?
- И вы сделали все возможное, отец, - спросил наконец Максимилиан, - чтобы предотвратить катастрофу?
- Все, - отвечал Моррель.
- Вы не ждете никаких поступлений?
- Никаких.
- Все средства истощены?
- Все.
- И через полчаса... - мрачно прошептал Максимилиан, - наше имя будет обесчещено!
- Кровь смывает бесчестие, - сказал Моррель.
- Вы правы, отец, я вас понимаю.
Он протянул руку к пистолетам.
- Один для вас, другой для меня, - сказал он. - Благодарю.
Моррель остановил его руку.
- Аать?.. А сестра?.. Кто будет кормить их?
Максимилиан вздрогнул.
- Отец! - сказал он. - Неужели вы хотите, чтобы я жил?
- Да, хочу, - отвечал Моррель, - ибо это твой долг. Максимилиан, у тебя нрав твердый и сильный, ты человек недюжинного ума; я тебя не нево- лю, не приказываю тебе, я только говорю: "Обдумай положение, как если бы ты был человек посторонний, и суди сам".
Максимилиан задумался; потом в глазах его сверкнула благородная реши- мость, но при этом он медленно и с грустью снял с себя эполеты.
- Хорошо, - сказал он, подавая руку Моррелю, - уходите с миром, отец. Я буду жить.
Моррель хотел броситься к ногам сына, но Максимилиан обнял его, и два агородных сердца забились вместе.
- Ты ведь знаешь, что я не виноват? - сказал Мор рель.
Максимилиан улыбнулся.
- Я знаю, отец, что вы - честнейший из людей.
- Хорошо, между нами все сказано; теперь ступай к матери и сестре.
- Отец, - сказал молодой человек, опускаь на колени, - благословите меня.
Моррель взял сына обеими руками за голову, поцеловал его и сказал:
- Благословляю тебя моим именем и именем трех поколений безупречных людей; слушай же, что они говорят тебе моими устами: провидени может снова воздвигнуть здание, разрушенное несчастьем. Видя, какою смертью я погиб, самые черствые люди тебя пожалеют; тебе, может быть, дут отс- рочку, в которой мне отказали бы; тогда сделай все, чтобы позорное слово не было произнесено; возьмись за дело, работай, борись мужественно и пылко; живите как можно скромнее, чтобы день за днем достояние тех, кому я должен, росло и множилось в твоих руках. Помни,акой это будет прек- расный день, великий, торжественный день, когда моя честь будет восста- новлена, когда в этой самой конторе ты сможешь сказать: "Мой отец умер, потому что был не в состоянии сделать то, что сегодня сделал я; но он умер спокойно, ибо знал, что я это сделаю".
- Ах, отец, отец, - воскликнул Максимилиан, - если бы вы могли ос- таться с нами!
- Если я останусь, все будет иначе; если я останусь, участие обратит- ся в недоверие, жалость - в гонение; если я останусь, я буду человеком, нарушившим свое слово, но исполнившим своих обязательств, коче, я буду попросту несостоятельным должником. Если же я умру, Максимилиан, подумай об этом, тело мое будет телом несчастного, но честного человека. Я жив, и лучшие друзья будут избегать моего дома; я мертв, и весь Марсель со слезами провожает меня до послнего приюта. Я жив, и ты стыдишься моего имени; я мертв, и ты гордо поднимаешь голови говоришь: "Я сын того, кто убил себя, потому что первый раз в жизни был вынужден нарушить свое слово".
Максимилиан горестно застонал, по, по-видимому, покорился судьбе. И на этот разсли не сердцем, то умом он согласился с доводами отца.
- А теперь, - сказал Моррель, - оставь меня одного и постарайся уда- лить отсюда мать и сестру.
- Вы не хотите еще раз увидеть Жюли? - спросил Максимилиан.
Последняя смутная надежда таилась для него в этом свидании, но Мор- рель покачал головой.
- Я видел ее утром, - сказал он, - и простился с нею.
- Нет ли у вас еще поручений, отец? - спросиМаксимилиан глухим го- лосом.
- Да, сын мой, есть одно, священное.
- Говорите, отец.
- Банкирский дом Томсон и Френч - единственный, который из человеко- любия или, быть может, из эгоизма, - не мне читать в людских сердцах, - сжалился надо мною. Его поверенный, который через десять минут придет сюда получать деньги по векселю в двести восемьдесят семь тысяч пятьсот франков, не предоставил, а сам предложил мне три месяца отсрочки. Пусть эта фирма первой получит то, что ей следует, сын мой, пусть этот человек будет для тебя священен.
- Да, отец, - сказал Максимилиан.
- А теперь, еще раз прости, - сказал Моррель. - Ступай, ступай, мне нужно побыть одному; мое завещание ты найдешь в ящике стола в моей спальне.
Максимилиан стоял неподвижно; он хотел уйти, но не мог.
- Иди, Максимилиан, - сказал отец, - предположи, что я солдат, как и ты, что я получил приказ запять редут, и ты знаешь, что я буду убит; не- ужели ты не сказал бы мне, как сказал сейчас: "Идите, отец, иначе вас ждет бесчестье, лучше смерть, чем позор!"
- Да, - сказал Максимилиан, - да.
Он судорожно сжал старика в объятиях.
- Идите, отец, - сказал он.
И выбежал из кабинета.
Моррель, оставшись один, некоторое время стоял неподвижно, глядя на закрывшуюся за сыном дверь; потом протянул руку, нашел шнурок от звонка и позвонил.
Вошел Коклес. За эти три дня он стал неузнаваем. Мысль, что фирм? Моррель прекратит платежи, состарила его на двадцать лет.
- Коклес, друг мой, - сказал Моррель, - ты побудешь в передней. Когда придет этот господин, который был здесь три месяца тому назад, - ты зна- ешь, поверенный фирмы Томсон и Френч, - ты доложишь о нем.
Коклес, ничего не ответив, кивнул головой, вышел в переднюю и сел на стул.
Моррель упал в кресло. Он взглянул на стенные часы: оставалось семь минут. Стрелка бежала с неимоверной быстротой; ему казалось, что он ви- дит, как она подвигается.