- Что делать, догой мой? Вы нагнали такой страх не только на папс- кое правительств но и на соседние государства, что власти хотят во что бы то ни стало примерно наказать его.
- Но ведь Пеппино даже не был в моей шайке; это - бедный пастух, он виноват только в том, что приносил нам припасы.
- Это сделало его вашим сообщником. Но вы видите, что ему оказали снисхождение. Если когда-нибудь поймают вас, вам размозжат голову, а его только гильотинируют. К тому же это внесет некоторое разнообразие в столь развлекательное зрелище и удовлетворит все вкусы.
- Нзрелище, которое я уготовил публике и которого она совсем не ожидает, будет еще занимательнее, - возразил транстеверинец.
- Любезный друг, - отвечал человек в плаще, - разрешите сказать вам, что вы как будто затеваете какую-то глупость.
- Я готов на все, чтобы спасти Пеппино, который попал в беду за то, что служил мне; клянусь мадонной, я счел бы себя трусом, если бы ничего не сделал для этого честного малого.
- И что же вы задумали?
- Я поставлю человек двадцать около эшафота, и, когда поведут Пеппи- но, я подам знак, мы бросимся на конвой с кинжалами и похитим его.
- Это очень рискованный способ, и мне думается, что мой план лучшвашего.
- А какой план у вашей милости?
- Я дам две тысячи пиастров одному человеку, и он выхлопочет, чтобы казнь Пеппино отложили до будущего года; а в течение этого да я дам еще тысячу пиастров другому лицу, и он поможет Пеппино бежать из тюрьмы.
- И вы уверены в успехе?
- Pardieu [29] - сказал человек в плаще.
- Что вы сказали? - переспросил транстеверинец.
- Я говорю, друг мой, что я один, при помощи моего золота, сделаю больше, чем вы и все ваши люди, вооруженные кинжалами, пистолетами, ка- рабинами и мушкетами. Поэтому предоставьте это дело мне.
- Извольте; но если у вас ничего не выйдет, мы всетаки будем нагото- ве.
- Будьте наготове, если вам так хочется; но можете не сомневаться, что я добьюсь помилования.
- Не забудьте, что вторник - это послезавтра; вам остается только один день.
- Так что же? День состоит из двадцати четырех часов, час из шестиде- сяти минут, минута из шестидесяти секунд; в восемьдесят шесть тысяч че- тыреста секунд можно многое сделать.
- Еслвашей милости все удастся, то как мы об этом узнаем?
- Очень просто. Я зял три крайних окна в кафе Росполи; если я вых- лопочу помилование, два боковых окна будут затянуты желтой камкой, а среднее белой с красным крестом.
- Отлично. А как вы передадите бумагу о помиловании?
Пришлите ко мне одного из ваших людей в одежде пилигрима. Благодаря своему наряду он проберется к эшафоту и передаст буллу главе братства, который и вручит ее палачу. Тем временем дайте знать Пеппино, а то он еще умретт страха или сойдет с ума, и выйдет, что мы даром на него потратись.
- Послушайте, ваша милость, я предан вам всей душой, вы это знте.
- Надеюсь, что так.
- Так вот, если вы спасете Пеппино, то это будет уже не преданность, а повиновение.
- Не говорнеобдуманно, друг мой. Быть может, я тебе когда-нибудь напомню о твоих словах, потому что и ты можешь мне когда-нибудь понадо- биться.
- Я явль в нужный час, ваша милость, как вы пришли сюда сегодня; будь вы хоть на краю света, вам стоит только написать мне: "Сделай то-то" - и я это сделаю так же верно, как меня зовут...
- Шш! - прошептал челок в плаще. - Я слышу шаги...
- Это путешественники с факелами осматривают Колизей.
- Не нужно, чтобы они видели нас вместе. Все эти чичероне - сыщики, они могут узнать вас. И, как ни лестна мне ваша дружба, дорогой мой, но если узнают, что мы с вами так хорошо знакомы, я сильно опасаюсь, как бы мой престиж не постдал.
- Итак, если вы добьетесь отсрочки казни...
- Среднее окно будет затянуто белой камкой с красным крестом.
- А если не добьетесь? - Все три окна будут желтые.
- И тогда...
- Тогда, любезный дг, пускайте в ход ваши кинжалы, я даже сам приду полюбоваться на вас. - До свидания, ваша милость. Я рассчитываю на вас, и вы рассчитывайте на меня.
С этими словами транстеверинец исчез на лестнице, а человек в плаще, еще ниже надвинув шляпу на лоб, прошел в двух шагах от Франца и спокойно спустился на арену.
Через секунду из темноты прозвучало имя Франца: его звал Альбер.
Франц повременил с ответом, пока оба незнакомца не отошли подальше, не желая открывать им, что они беседовали при свидетеле, который, прав- да, не видел их лиц, но зато не пропустил ни слова.
Десять минут спустя Франц уже сидел в экипаже; по дороге в гостиницу он, позабыв всякую учтивость, еле слушал ученую диссертацию Альбера, ко- торый, опираясь на Плиния и Кальпурния, рассуждал о сетках с железными остриями, препятствовавших диким зверям бросаться на зрителей.
Франц не противоречил приятелю. Ему хотелось поскорее остаться одному и, ничем не отвлекаясь, поразмыслить о том, что он только что слышал.
Из двух виденных им людей один был ему совершенно незнаком, но с дру- гим дело обстояло иначе; хотя Франц не рассмотрел его лица, либо оста- вавшегося в тени, либо закрытого плащом, но звук этого голоса так пора- зил его в тот раз, когда он внимал ему впервые, что он не мог не узнать его тотчас же. Особенно в насмешливых интонациях этого голоса было что-то резкое и металлическое, что заставило содрогнуться Франца в Коли- зее, как он содрогался в пещере Монте-Кристо.
Франц ни минуты не сомневался, что этот человек не кто иной, как Синдбад-Мореход.
При любых других обстоятельствах он открыл бы свое присутствие этому человеку, пробудившему в нем сильнейшее любопытство; но слышанная им бе- седа была слишком интимного свойства, и он справедливо опасалс что не доставит своим появлением никакого удовольствия. Поэтому он л Синдбаду удалиться, не остановив его, но твердо решил при следующей встрече не упускать случая.
Франц был так поглощен своими мыслями, что не мог заснуть. Всю ночь он перебирал в уме разные обстоятельства, касавшиеся хозяина пещеры и незнакомца в Колизее и доказывавшие, что эти два человека одно и то же лицо; и чем больше Франц думал, тем больше утверждался в своем мнении.
Он заснул под утро и потому проснулся поздно. Альбер, как истый пари- жанин, уже успел позаботиться о вечере и послал за ложей в театр Арджен- тина.
Францу надо было написать письма в Париж, и потому он на весь день предоставил экипаж Альберу.
В пять часов Альбер вернулся; он развез рекомендательные письма, по- лучил приглашения на все вечера и осмотрел достопримечательности Рияа.
На все это Альберу хватило одного дня.
Он даже успел узнать, какую дают пьесу и какие актеры играют.
Давали "Паризину"; играли Козелли, Мориани и г-жа Шпех.
Молодым людям повезло; их ждало предавление одной из лучших опер автора "Лючия Ламмермурской" в исполнении трех лучших артистов Италии.
Альбер, имевший свое кресло в Буффе и место в ложе бенуара в Опере, никак не мог примириться с итальянскими театрами, где не принято сидеть в оркестре и нет ни балконов, ни открытых лож.
Однако это не мешало ему облачаться в ослепительный наряд всякий раз, когда он ездил с Францем в театр; но все было тщетно, к стыду одного из достойнейших представителей парижской светской молодежи, надо сознаться, что за четыре месяца скитаний по Италии Альбер не завязал ни одной инт- риги.
Альбер иной раз пробовал шутить на этот счет; но в душе он был чрез- вычайно раздосадован: как это он, Альбер де Морсер, один из самых блес- тящих молодых людей, все еще пребывает в ожидании Неудача была тем чувствительнее, что по скромности, присущей шим милейшим соотечествен- никам, Альбер не сомневался, что будет иметь в Италии огромный успех и по возвращении в Париж пленит весь Гатский бульвар рассказами о своих победах.
Увы! Он жестоко ошибся: прелестные генуэзские, флорентийские и римс- кие графини стойко хранили верность если не своим мужьям, то своим лю- бовникам, и Альбер вынес горькое убежние, что итальянки - ив этом пре- имущество их перед француженками - рны своей неверности.
Разумеется, трудно утверждать, что в Италии,ак и повсюду нет исклю- чений.
А между тем Альбер был юноша не только в высшей степени элегантный, но и весьма остроумный, притом он был виконт; правда, виконт новоиспе- ченный, но в паши дни, когда не требуется доказывать свою доблесть, не все ли равно считать свой род с 1399 или с 1815 года? Вдобавок он имел пятьдесят тысяч ливров годового дохода. Таким образом,н в избытке об- ладал всем, что нужно, чтобы стать баловнем парижского света И ему было немного стыдно сознавать, что ни в одном из юродов, где он побывал, на него не обратили должного внимания.
Впрочем, он рассчитывал вознаградить себя в Риме, - ибо карнавал во всех странах света, сохранивших этот похвальный обычай, есть пора свобо- ды, когда люди самых строгих правил разрешают себе безумства А так как карнавал начинался на следующий день, то Альберу надлежало заранее пока- зать себя во всем блеске С этой целью Альбер зял одну из самых замет- ных лож в первом ярусе и оделся с особенной тщательностью Кстати ска- зать, первый ярус считается столь же аристократическим, как бенуар и бельэтаж.
Впрочем, эта ложа, в которой свободно могли поместиться двенадцать человек, стоила друзьям дешевле,ем ложа на четверых в театре Амбигю.
Альбер питал еще другую надежду: если ему удастся завладеть сердцем прелестной римлянки, то ему, по всей вероятности, будет предложено место в карете, и, следовательно, он увидит карнавал из аристократического экипажа или с княжеского балкона.
Благодаря всем этим соображениям Альбер был особенно оживлен в этот вечер Он сидел спиной к сцене, высовывался до половины из ложи и смотрел на всех хорошеньких женщин в шестидюймовый бинокль.
Но, как ни усердствовал Альбер, ни оа красавица не наградила его взглядом хотя бы из любопытства.