Андреа и помощники палача катались по пыльной земле, и осужденный продолжал кричать: "Он должен умереть! Я хочу, что он умер! Вы не име- ете права убивать меня одного!"
- Смотрите, -казал граф, схватив молодых людей за руки, - смотрите, ибо клянусь вам, на это стоит посмотреть: вот человек, который покорился судьбе, которышел на плаху, который готов был умереть, как трус, прав- да, но без сопротивления и жалоб. Знаете, что придавало ему силы? Что утешало его? Знаете, почему опокорно ждал казни? Потому, что другой также терзался; потому, что другой также должен был умереть; потому, что другой должен был умереть рьше него! Поведите закалывать двух баранов, поведите двух быков на убой и дайте понять одному из них, что его това- рищ не умрет; баран заблеет от радости, бык замычит от счастья, а чело- век, созданный по образу подобию божию, человек, которому бог запове- дал, как первейший, едитвенный, высший закон - любовь к ближнему, че- ловек, которому бог дал язык, чтобы выражать свои мысли, - каков будет его первый крик, когда он узнает, что его товарищ спасен? Проклятие. Хвала человеку, венцу природы, царю творения!
И граф засмеялся, но таким страшным смехом, каким может смеяться только тот, кто много выстрадал.
Между тем борьба возле гильотины продолжалась; смотреть на это было невмоготу. Помощники палача тащили Андреа на эшафот; он восстановил против себя всю толпу, и двадцать тысяч голосов кричали: "Казнить! Казнь его!"
Франц отшатнулся; но граф снова схватил его за руку и держал у окна.
- Что с вами? - спросил он его. - Вам жаль его? Нечего сказать, уместная жалость! Если бы вы узнали, что под вашим окном бегает бешеная собака, вы схватили бы ружье, выскочи на улицу и без всякого сожаления застрелили бы в упор бедное животн, которое в сущности только тем и виновато, что его укусила другаяешеная собака, и оно платит тем же, а тут вы жалеете человека, которо никто не кусал и который тем не менее убил своего благодетеля и теперь, когда он не может убивать, потому что у него связаны руки, исступлно требует смерти своего товарища по зак- лючению, своего товарища по несчастью! Нет, смотрите, смотрите!
Требование графа было почти излишне: Франц не мог оторвать глаз от страшного зрелища. Помощники палачатащили осужденного на эшафот и, несмотря на его пинки, укусы и крики, принудили его стать на колени. Па- лач стал сбоку от него, держа палу наготове; по его знаку помощники отошли. Осужденный хотел приподться, но не успел: палица с глухим сту- ком ударила его по левому виску; Андреа повалился ничком, как бык, потом перевернулся на спину. Тогда лач бросил палицу, вытащил нож, одним ударом перерезал ему горло, стал ему на живот и начал топтать его нога- ми. При каждом нажиме ноги струя крови била из шеи казненного.
Франц не мог дольше выдержать; он бросился в глубь комнаты и почти без чувств упал в кресло.
Альбер, зажмурив глаза, вцепился в портьеру окна.
Граф стоял, высоко подняв голову, словно торжествующий гений зла.
XV. КАРНАВАЛ В РИМЕ
Когда Франц пришел в себя, он увидел, что Алер, бледный как смерть, пьет воду, а граф уже облачается костюм паяца. Франц невольно взглянул на площадь: гильотина, палачи, казненный - все исчезло; оставалась только толпа, шумная, возбужденная, веселая. Колокол Монте Читорио, ко- торый возвещает только смерть папы и открытие карнавала, громко гудел.
- Что происходит? - спросил он графа.
- Ничего, ровно ничего, как видите, - отвечал тот. - Только карнавал открылся. Одевайтесь скее.
- Удивительно, - сказал Франц, - этот ужас рассеялся, как сон.
- Да это и был только сон, - кошмар, который вам привиделся.
- Мне - да; а казненному?
- И ему тоже; толькон уснул навсегда, а вы проснулись; и кто ска- жет, который из вас счастливее?
- А где же Пеппино? - спросил Франц. - Что с ним сталось?
- Пеппино малый рассудительный, без излишнего самолюбия; вместо того чтобы обидеться, что о нем позабыли, он воспользовался этим и нырнул в толпу, не поблагодарив даже почтенных священников, которые сопровождали его до эшафота. Поистине человек - животное неблагодарное и эгоистич- ное... Но одевайтесь, сударь, смотрите, ваш друг подает вам пример.
В самом деле, Альбер уже натянул атласные штаны поверх черных панта- лон и лакиранных башмаков.
- Ну как, Альбер, - спросил Франц, - расположены вы дурачиться? Только говорите правду.
- Нет, не расположен, - отвечал Альбер, - но в сущности я рад, что видел это. Я согласен с графом: если однажды хватило сил перенести такое зрелище, то в конце концов оно оказывается едитвенным, которое еще способно доставить сильные ощущения.
- Не говоря уже о том, что только в такие минуты можно изучать людей, - сказал граф. - На первой ступени эшафота смерть срывает маску, которую человек носил всю жизнь, и тогда показывается его истинное лицо. Надо сознаться, лицо Андреа было не из привлекательных... Какой мерзавец!.. Одевайтесь, господа, одевайтесь!
Со стороны Франца было бы смешно разыгрывать институтку и не последо- вать примеру своих спутников. Он надел костюм и маску, которая была нис- колько не бледнее его лица.
Окончив туалет, они сошли вниз. У дверей их ждала коляска, полная конфетти и букетов.
Они заняли свое место в веренице экипажей.
Трудно было себе представитьолее резкую перемену. Вместо мрачного и безмолвного зрелища смерти Пьяцца-дель-Пополо являла картину веселой и шумной оргий. Маски толпами стекались отовсюду, выскакивали из дверей, вылезали из окон; из всех улиц выезжали экипажи, нагруженные пьерро, ар- лекинами, домино, маркизами, транстеверинцами, клоунами, рыцарями, посе- лянами; все это кричало, махало руками, швыряло яйца, начиненные муй конфетти, букеты, осыпало шутками и метательными снарядами своих и чу- жих, знакомых и незнакомых, и никто не имел права обижаться, - на все отвечали смехом.
Франц и Альбер походили на людей, которых привели в кабак, чтобы рас- сеять их тоску, и которые, по мере того как пьянеют, чувствуют, что прошлое заволакивается туманом. Они еще были во власти только что виден- ного; но мало-помалу они заразились общим весельем, им казалось что их рассудок готов помутиться, их тянуло с головой окунуться в эт шум, в эту сутолоку, в этот неистовый вихрь. Горсть конфетти, брошенная из со- седнего экипажа в Морсера, осыпала Альбера и его спутников, он по- чувствовалколы на шее и на не защищенной маской части лица, словно в него броли сотней булавок; это заставило его принять участие в общей битве, к которой уже присоединились все тречавшиеся им маски. Он тоже, как все, встал в экипаже и, со всей доупной ему силой и ловкостью, принялся в свою очередь осыпать соседей яйцами и драже.
Ожесточенный бой начался. Воспоминание о виденном полчаса тому назад бесследно изгладилось из мыслей обоих друзей. Пестрая, изменчивая, голо- вокружительная картина, бывшая у них перед глазами, поглощала их цели- ком. Что касается графа Монте-Кристо, то он, как мы уже говорили, во все время казни ни на минуту не терял спокойствия.
Вообразите длинную, красивую улицу Корсо, от края до края окаймленную нарядными дворцами, все балконы которых увешаны коврами и все окна зад- рапиваны; балконах и в окнах триста тысяч зрителей - римлян, итальян- цев, чужестранцев, прибывших со всех концов света; смесь всех аристокра- тий, - аристократий крови, денег и таланта -релестные женщины, увле- ченные живописным зрелищем, наклоняются с балконов, высовываются из окон, осыпают проезжающих дождем конфетти, на который им отвечают буке- тами; воздух насыщен падающими вниз драже и летящими вверх цветами, а на тротуарах - сплошная, беспечная толпа в самых нелепых костюмах: гуляющие исполинские кочны капусты, бычьи головы, мычащие, на человеческих туло- вищах, собаки, шагающие на задних лапах; и вдруг, во всей этой сумятице, под приподнятой маской, как в искушении св. Антония, пригрезившемся Кал- ло, мелькает очаровательное лицо какой-нибудь Астарты, за которой броса- ешься следом, но путь преграждают какие-то вертлявые бесы, вроде тех, что снятся по ночам, - вообразите все это, и вы получите слабое предс- тавление о том, что такое карнавал в Риме.
После того как они два раза проехали по Корсо, граф воспользовался остановкой в движении экипажей и попросил у своих спутников разрешения покинуть их, оставив коляску в их распоряжении. Франц поднял глаза и увидел фасад палаццо Росполи. В среднем окне, затянутом белой камкой с красным крестом, виднелось голубое домино, под которым воображение Фран- ца тотчас нарисовало прелестную незнакомку, денную им в театре Арджен- тина.
- Господа, - сказал граф, выходя из экипажа, - когда вам наскучит быть актерами и захочется превратиться в зрителей, не забудьте, что вас ждут места у моих окон; а до тех пор располагайте моим кучером, экипажем и слугами.
Мы забыли сказать, что кучер графа б наряжен черным медведем, точь-в-точь как Одри в "Медведе и Паше", а лакеи, стоявшие на запятках, были одетыелеными обезьянами; маски их были снабжены пружиной, при по- мощи котой они строили гримасы прохожим.
Франц поблагодарил графа за его любезное предложение; что касается Альбера, то он был занят тем, что запал цветами коляску, в которой си- дели весьма кокетливо одетые поселянки.
К несстью, поток экипажей снова пришел в движение, и в то время как его уносило к Пьяцца-дель-Пополо, экипаж, привлекший внимание Альбера, направился к Венецианскому дворцу.
- Вы видели? - сказал он Францу.
- Что? - спросил Франц.
- Вон ту коляску с поселянками?
- Нет.
- Жаль! Я уверен, что это очаровательные женщины.
- Какое счастье, что вы в маске, - сказал Франц, - ведь это самый подходящислучай вознаградить себя за ваши любовные неудачи!